Сэм, радостно заметив перемену в Эйдене, громко рассмеялся и с дружеским похлопыванием по плечу сказал:

– Так-то лучше! Теперь мы все вместе, как и должно быть.

Смех за столом звучал то звонко, то глухо, перемежаясь рассказами и шутками, а кружки всё чаще поднимались к губам, вновь и вновь провозглашая бессловесный тост за жизнь, за дружбу и за дом, где царил мир. Вскоре бутылка ржаной водки опустела, но никто не ощутил разочарования – ведь у них был ещё целый подвал таких сокровищ.

– Ну вот и всё, – вздохнул Род с притворным сожалением, ставя пустую бутылку на стол. – Но не беда. Сигмунд, помнишь ту особую бутылку, что ты приберёг на лучший случай?

Сигмунд с задумчивой улыбкой наклонил голову, и в его глазах блеснула искра:

– Конечно помню! Пойду принесу. Она будет достойной точкой в этом удивительном вечере.

И пока Сигмунд вставал из-за стола, тёплый полузной вечера, звенящий смех и тихие разговоры наполняли помещение жизнью. Огненные отсветы продолжали играть на стенах, и Эйден чувствовал, что каждая минута, каждая улыбка и каждый глоток напитка укрепляют нити, связывающие их всех воедино. Это был вечер, когда они отогнали холод и тревоги, вечер, когда даже молчаливый Эйден нашёл своё место за этим щедрым столом.

Компания дружно захохотала, и каждый, с трудом вставая из-за стола, принялся неловко выбираться наружу. Шатаясь и опираясь друг на друга, они не хотели упустить шанс поучаствовать в поисках новой бутылки – подобно искателям сокровищ, что прячутся в глубинах земли.

Шутливо толкаясь и поддразнивая друг друга, они вышли из тёплого чрева трактира, окунувшись в мягкий сумрак двора. Подвал, куда они направлялись, освещался лишь тусклыми огоньками фонарей, и слабый свет отражался в снегу, словно приглушённые искры под зимним небом.

– Ну, вперёд, ребята, – весело воскликнул Сигмунд, направляясь к двери, ведущей вниз. Его голос отразился тихим эхом, упавшим в тёмную глубину.

Но когда они остановились перед чёрным провалом подвала, смех оборвался, будто невидимая рука задушила веселье. Тьма подземелья была чересчур плотной, слишком напоминающей о шахтах, о том беззвёздном мраке, где они однажды чуть не лишились жизни. Каждый вспомнил тень страха, притаившуюся в их памяти.

Сигмунд обернулся, заметив, что остальные замерли, словно околдованные этой темнотой.

– Что с вами? – спросил он, в голосе звучало лёгкое недоумение.

Сэм, опираясь плечом о каменную стену, с горькой усмешкой бросил взгляд в глубь подвала:

– Ни за что не спущусь в ту пропасть, даже на шаг. Не после того, что мы пережили, – произнёс он негромко, и остальные согласно кивнули, негласно поддерживая его слова.

Сигмунд, наконец поняв причину их сдержанности, коротко усмехнулся:

– Понял, понял. Ну что ж, придётся мне одному играть героя.

Он без колебаний шагнул в темноту. Минуты ожидания показались остальным долгими, будто они в который раз проходили испытание храбрости. Но вот Сигмунд вернулся с бутылкой, сияя торжествующей улыбкой, и веселье вспыхнуло вновь, точно всполох пламени.

– Теперь уж точно повеселимся! – воскликнул Род, поднимая кружку, и друзья радостно поддержали его. Сигмунд разлил новую порцию жгучей водки, возвращая всех в атмосферу лёгкости и беззаботности.

Для Эйдена этот момент стал началом расплывчатых воспоминаний, похожих на разноцветные чернильные пятна на бумаге, которые постепенно растекаются, теряя чёткие очертания. Он ещё ощущал тепло огня, слышал смех, различал слова, но всё вокруг начинало колыхаться, как в туманной дымке.

Вот он снова за столом – голова кружится, перед глазами танцуют отблески пламени. Сэм, пошатываясь, облокотился на Эйдена, рассказывая какую-то невнятную историю о лисе и затерянной деревне. Голос Сэма то звучал отчётливо, то растворялся в густой мути, и Эйдену казалось, что слова бьются о его сознание, как волны о берег, но не могут полностью найти смысл.