Внезапно всё меняется: они уже снаружи, снег тонкими кружевами падает с неба, морозный воздух обжигает щеки. Род, придерживая Эйдена за плечи, говорит громко и эмоционально:

– Знаешь, если бы не ты… Если бы не ты, Эйден, не прикончивший тех слепцов в руинах, нас бы не было здесь! Мы бы все погибли, – эхом звучат его слова в голове Эйдена.

В этих словах была искренняя благодарность, и она согревала сильнее любой водки. Эйден не ответил – он кивнул, улыбнулся, принимая эту благодарность без лишних речей. Это признание было дороже тостов, это был настоящий груз прожитого и выстраданного, пущенный теперь на ветер свободы.

Опять картинка смазалась: они стоят перед таверной, снег кружится в воздухе, отражаясь в огнях. Кто-то кричит, кто-то смеётся, они бросают снежки, стараясь попасть в вывеску над дверью. Эйден улыбается, запускает свой снежок, промахивается, и в ответ раздаётся дружный хохот. Род, Сэм и Калад пробуют свои силы, сбивают друг друга с толку, а Эйден, сквозь лёгкий шум в голове, чувствует детскую радость момента.

Это веселье снова растворяется в тумане. Последнее, что остаётся в памяти Эйдена, – это руки Калада, поддерживающие его, когда он, пошатываясь, поднимается по лестнице. Калад смеётся, ласково насмешничает:

– Завтра будет нелегко, сынок…

Эйден почти не воспринимает этих слов, лишь чувствует тепло поддержки. Его глаза смежаются, мир меркнет в приятном полусне, голос Калада становится далёким шёпотом, и Эйден проваливается в мягкую, темную глубину покоя.

Туман сомкнулся над воспоминаниями, оставив в душе лишь ощущение близости, дружбы и беззаботного веселья, которым ознаменовался этот вечер.

Улыбка без сердца

780 год. Эра людей. Месяц Рэйгхарда.

Прошло несколько дней с тех пор, как весёлое застолье оставило свои следы не только в памяти, но и на улице перед таверной. Эйден, опираясь на топор, сделал глубокий вдох, чувствуя, как холодный утренний воздух пронизывает лёгкие, очищая мысли и освежая разум. Раннее утро Фростхейма встретило его суровым, но привычным морозом. Ветра почти не было, но холод пробирался под одежду, словно ледяные иглы, проверяя на прочность каждого, кто осмелился выйти на улицу в такой день.

Деревья вокруг таверны были покрыты густым инеем, а их ветви поблёскивали на солнце, как тонкие хрустальные нити. Лёгкий туман поднимался с земли, окутывая окрестности, и только редкий скрип снега под ногами и ритмичные удары топора нарушали эту тишину. День обещал быть ясным: на горизонте уже мерцали первые золотые лучи солнца, озаряя заснеженные крыши Фростхейма.

Эйден работал в такт, каждый удар топора расщеплял полено на аккуратные дрова, которые постепенно собирались в ровные ряды у стен трактира. Простая физическая работа помогала ему отключиться от всех тревог, даря ощущение спокойствия. В этих действиях было что-то медитативное – каждый удар топора приносил облегчение, как будто он не только колол дрова, но и освобождался от чего-то глубоко внутри.

Сквозь утреннюю тишину он услышал приближающиеся шаги. Он выпрямился и оглянулся. Род, с широкой улыбкой, уверенно направлялся к нему, неся в руках старый щит. Этот деревянный, потрёпанный временем артефакт был весь в царапинах и трещинах от множества битв, а на его поверхности виднелся герб Фростхейма – волк, снежинка и меч, символы, отражающие силу и суровость северных земель.

– Доброе утро, Эйден! – громко приветствовал Род, подходя ближе. Он легко покачал щитом в руке, привлекая к нему внимание. – Думаю, тебе это будет интересно.

Грэй, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони, взглянул на щит с лёгким недоумением. Он ещё не до конца понимал, что задумал Род, но был уверен, что это нечто важное. Род, уловив его замешательство, усмехнулся и пояснил: