Эйла, заметив, что Эйден замер на месте, с тёплой улыбкой поинтересовалась:

– О чём задумался, Эйден? – её голос звучал ласково, почти по-матерински. Потом она взглянула на Торстена, который наигранно нахмурился, и весело добавила: – И что ты снова с ним учинил?

Торстен, вскинув брови, громко воскликнул:

– Да он подножки мне ставит, как обычно! – В его сияющих глазах читалось озорство, а смех, готовый вырваться наружу, подтверждал: ни о какой обиде речи не шло. Это была их игра, их тайный язык веселья и поддразнивания.

Эйден лишь пожал плечами и ухмыльнулся ещё чуть заметнее, словно говоря: «А разве могло быть иначе?» Атмосфера трактира постепенно просачивалась в него, словно тёплый мёд, заполняя внутреннюю пустоту. Здесь он был в безопасности, укрыт от невзгод и ветров внешнего мира.

Род приподнял бровь и с лёгкой усмешкой сказал Эйле:

– Эйден может стать достойным защитником для Торстена, но уж в честной игре с ним лучше не связываться.

Эйла рассмеялась, вытирая руки о полотенце:

– Будь ты рядом, Род, может, и защитил бы сына! – поддразнила она мужа, её глаза блестели лукавым огоньком. Потом, повернувшись к Эйдену, улыбнулась теплее: – Кстати, Эйден, не поверишь! Помнишь того странного путника с вороном? Он оставил нам серебряник! Представляешь, за одну ночь больше, чем мы зарабатываем за целый месяц! – В её голосе звучала смесь удивления и лёгкой тревоги. – Мы не привыкли к такой щедрости.

Слова о путнике тут же напомнили Эйдену о том странном, мрачноватом человеке, от которого веяло тайной. Вороны редко несут добрые вести, а этот был особенно зловещ. Щедрый серебряник теперь казался уже не даром, а загадкой, требующей внимания. Но Эйден предпочёл промолчать, лишь хмуро кивнув, словно говоря «Я учту».

– Что ж, – задумчиво отозвался Род, качнув головой, – если бы каждый наш гость платил столь щедро, давно бы жили по-королевски. Но не думаю, что придётся на это рассчитывать.

Эйла кивнула, и в её взгляде промелькнула искра надежды, тут же сменившаяся хозяйственными заботами:

– Нам ведь нужно подготовиться к празднику. Эйден, сходил бы ты в Роискуд за провизией и святого дерева прикупить – надо возжечь его на праздник. – Она обернулась к Сигмунду в поисках поддержки: – Сигмунд, ты ведь пойдёшь с ним? Путь недалёкий, но вдвоём спокойнее.

Сигмунд молча кивнул, взглядом показывая, что понимает и одобряет. В его суровых чертах угадывалось уважение к Эйдену. Они оба были молчунами, ценившими действие над словом.

– Пойдём немедля, – коротко сказал Сигмунд. – Снег хоть и неглубок, но может замедлить путь. Я подготовлю сани.

Эйден улыбнулся едва заметно, ему нравилась такая прямолинейность и простота в делах. Здесь не было лишних разговоров – только тихое понимание и готовность помочь.

Покинув трактир, они вышли на улицу, где мороз заваливал лёгкие хрустящим холодом. Воздух был острый, как новый клинок, но его свежесть бодрила и очищала мысли. Трактир, оставленный позади, светил теплыми окошками, словно маяк на белоснежной равнине, напоминая о доме и уюте, которые ждут их по возвращении.

Сигмунд, не теряя времени, вручил Эйдену упряжь от саней. Простой инструмент, но такой надёжный: дерево скрипело едва слышно, а снег под полозьями был плотным и искрился в рассветных лучах.

– Возьмёшь сани. Провиант будет тяжёлым, и святого дерева тоже надо взять побольше, – негромко сказал Сигмунд, и Эйден кивнул в ответ.

Они зашагали вперёд, молча, но с уверенностью тех, кто знает своё дело. Скрип снега и редкий хруст веток, под тяжестью снега или от случайных движений птиц в кронах, были единственными звуками в этом величественном, почти сказочном лесном царстве. Так, бок о бок, они шагали к деревне Роискуд, неся с собой спокойную силу людей, привыкших принимать мир таким, каков он есть, и быть для него надёжными хранителями тепла и порядка.