Я уже с решительностью сомкнула губы и сжала кулаки, готовая сражаться.

— Сюда, — вдруг прошипели сверху. Задрав голову, я увидела мальчишку. Он перегнулся через край крыши, упираясь коленями в бордюр. Его голова озарялась солнечным светом, точно нимбом, как на картинах с портретами святых у нас дома. — Давай, я помогу.

Он склонился над самым краем. Я улыбнулась, забираясь на пару коробок выше. Прямо в стенной кладке торчал кирпич. Используя его как опору, я подпрыгнула, собираясь ухватиться за протянутую руку.

«Он меня не выдержит! Я упаду!» — запоздало подумала я. Доверие ослепило меня. Как мальчишка ниже ростом поможет мне подняться? Это невозможно.

Но когда моя рука оказалась в его, все сомнения развеялись.

— Поймал! — с радостью заявил он, натужно улыбаясь.

Я улыбнулась было в ответ, но тут же принялась возмущенно отплевываться — его собранные в хвост волосы, свесившись через плечо, упали на мое лицо и попали прямо в рот.

Он потянул на себя, и вскоре мы вдвоем рухнули на нагретую крышу. Благо сентябрьское солнце не раскаляло черепицу, как в летние месяцы.

Мы притихли, глядя сначала в небо, а потом друг на друга, давясь смехом. Внизу, как муравьи, копошились хулиганы. Они разобрали все коробки, считая, что мы спрятались где-то под ними. Мы едва не выдали себя хохотом, когда из черного хода лавки выскочил работник, ругая задир на чем свет стоит и заставляя обратно укладывать ящики так, как они стояли.

В этот миг я подумала, что это один из самых веселых дней в моей жизни. А незнакомый мальчишка, которого я видела впервые, за какой-то ничтожный час стал понимающим другом, которым я так и не обзавелась дома.

«Вот бы он приехал ко мне в Предфор», — мелькнула быстрая мысль. Но я была уже не настолько ребенком, чтобы не понимать, что этого никогда не произойдет. А еще я знала, что сегодня мы видимся с ним в первый и последний раз.

Стало грустно и одиноко.

— Отстриги их. Зачем мальчишке такие длинные волосы? Тебя засмеют, — со злостью произнесла я, садясь на крышу и обнимая колени, когда шум внизу затих.

Я соврала. Как раз потому, что они мне, наоборот, безумно нравились.

— Верни мне мой кулон, — требовательно протянула руку, не смотря на сидящего рядом. И удивилась, позорно шмыгнув носом: — Что ты делаешь?

Мальчишка возился, развязывая тугой шнурок плаща. Совсем скоро в его ладони лежала подвеска — ворон с распростертыми крыльями и острым клювом. Птица была гораздо массивнее тонкого полумесяца, зажатого в его руке, но размер звеньев в цепочках был одинаковым, и различались они только цветом металла.

Он повернулся спиной, копошась, а когда вновь оказался ко мне лицом, то с самым довольным видом сжимал две подвески, теперь поменявшиеся цепочками. Ворону — светлая, луне — темная.

— Держи, — лишь теперь вернул он мне украшение. — Это мелочь, но пусть напоминает обо мне и об этом дне.

Я забрала кулон, зажимая новую цепочку меж пальцев. Сердце гулко стучало.

— Спасибо, — пробормотала я, представляя, как через много лет, когда уже вырасту, буду вспоминать об этой случайно встрече. Всего лишь цепочка, но она стала чем-то большим… Она стала символом.

Прощались мы спешно — нас потеряли родители. Я слышала зов своего отца, что доносился с другой стороны улицы и практически тонул в гомоне ярмарки. Царил разгар дня, и торговля процветала. Толпы людей, ходившие по улицам, точно течение реки, уносили за собой. Стоило только разойтись, и, оглянувшись, я увидела лишь незнакомые лица.

Я запомнила яркое солнце того дня, облака, невесомые и полупрозрачные, лишь легкой дымкой порой прикрывавшие светило, аромат душистых яблок, корицы и лаванды. Запомнила, как ругал меня переживавший отец, а остыв, потом так же заливисто смеялся, когда я рассказала ему приключившуюся историю. Но вот как выглядел тот мальчишка, вскоре забыла. Он просто остался светлым воспоминанием, которое сохранилось со мной навсегда.