– Достоевский я, Федор Михалыч!

– А почему?.. – Баба Маня показал на себе места стильных татуировок Федора Михалыча.

– Так я это, типо только с зоны откинулся… Биографию моего персонажа знаете?

– Да, в курсе, – кивнул Баба Маня. – У нас тут, – Баба Маня обвел взглядом толпу персонажей, – судя по этому делу, треть бывших каторжных…

– Мужики! – сиплым басом рявкнул седой кряжистый старик. – Время зря теряем – у меня еще пологорода не вспахано! – Старик повернулся к Бабе Мане. – Продолжай перекличку, барин! Лев Толстой я!

– Спасибо! – несколько воодушевленный «барином» от самого Льва Толстого, Баба Маня

вновь обрел дар читать список.

Грибоедов, Добролюбов и Жуковский проскочили без заминки, а вот Зайцева встретили в штыки.

– Это не тот Зайцев! – начал Чехов в дредах. – У нас такого писателя слыхом не слыхивали! Это однофамилец из большевистских горлопанов какой-то…

– Иуда! – поддакнул Горький.

– А еще водку с нами пил, гад!..

– Мы уже неделю за историческую справедливость боремся!..

– Справки наведите сначала, а потом в писатели определяйте!..

– Гнать его, паскуду!

– Примазался!

– Партийный подпевала!..

– Зато танцует хорошо! – робко возразил Баба Маня.

– Да и в рот его..! – неожиданно легко и просто согласились с ним.

С Кольцовым тоже вышла заморочка – точно ли в честь поэта улица названа?

– Да какая я вам оптом розница, – уговаривал всех Баба Маня, – Пусть лучше будет одним поэтом больше, чем одним меньше!

– Знову ж скаче добре! – поддержал его Тарас Шевченко.

– А чё хохлы здесь размовляют? – возмутился Ломоносов…

Баба Маня догадался, наконец, закончить перекличку и махнул рукой звукарю – тот включил нужный трек – «Союз писателей» рефлекторно побрёл на исходную позицию и начал репетицию под руководством Айседора.

– А как же зритель поймет, кто есть кто? – повернулась ко мне штабс-ротмистр. – И что это именно писатели, а не босомыки какие?

Я засмеялся, глядя на пеструю толпу пляшущих… Айседор отплясывала впереди них, напоминая движения. Затем выстроила всех в полукруг, лицом к главной трибуне и к нам, сидевшим там с краешку – пришел черед репетировать сольные проходки, во время которых босомыки превращались в писателей – Баба Маня называл каждого в микрофон.

– Вот и ответ на ваш вопрос, Надежда Андреевна… Будем дальше смотреть или пойдем?

Голубушки мои переглянулись.

– Пойдем, наверное – завтра досмотрим, – стали они подниматься.

«Какое счастье, – прочитал я в глазах Марины Ивановны, – что в вашем городке нет улиц Мандельштама, Гумилева, Волошина, Пастернака…»

– И Цветаевой, – подумал я вслух, представив возможное соло Андрея Платонова с дворницкой метлой…

Марина Ивановна, усмехнувшись, благодарно пожала мне руку…

– Вобла! – остановил нас гневный возглас из толпы репетирующих писателей.

Кричал Лермонтов, возмущенный тем, как Айседор мучает неуклюжего и спотыкающегося Чернышевского.

– Кто это сказал? – в микрофон спросил Баба Маня.

– Я! – не стал прятаться Лермонтов. – Во, бля, говорю, какие коленца наш русский великий утопист и последовательный боевой демократ выкидывает!

– Мне послышалось другое… – все так же в микрофон возразил Баба Маня.

Айседор отвернулась, плечи ее вздрагивали…

– Мда, – громко вздохнул Гоголь, – метко выражается русский народ… Замашисто, бойко…

– И Есенина-то нет среди нас, чтоб за Айседора вступиться… – сокрушался Радищев.

– Я за него! – выступил вперед Лесков.

Лесков оказался левшой. С левой руки он заехал Лермонтову в правую скулу – красный кивер с головы поэта покатился по зеленому футбольному полю. Но Лермонтов устоял. Двинув ногой в пах нападавшему, он добавил ему коленом по склонившейся голове и оттолкнул прочь – падай, дескать, с богом…