– Вы же, Надежда Андреевна, животных любили… в прошлой жизни – что ж теперь они вас так трепещут? – спросил я штабс-ротмистра, когда мы устроились на трибуне.

– Ну, во-первых, я не одна тут… – резонно заметила Надежда Андреевна. – А во-вторых, черт их знает, почему они чураются следов ног моих и не ластятся как прежде…

Она снова затянулась, выпустила дым и, глядя сквозь него на поле, кивнула в ту сторону:

– Что там происходит?

– Перекличка писателей…

– Каких писателей?

– Классиков, в честь которых названы улицы города.

– И что они будут делать на празднике?

– Флешмоб… Танцевать синхронно…

– «Половецкие пляски»?

– Что-то вроде…

– И кто это придумал?

– Да есть там бедолаги – не знают уже, чем публику местную удивить.

– А кто писателей играет?

– Городок, Надежда Андреевна, очень театральный – драмтеатр имеется, студии всякие, квнщики наконец…

– Ты ёрничаешь, голубчик?

– Помилуйте, нисколько!

– Кто такие «квнщики»?

– Ну, как бы вам это объяснить… А, впрочем, время неумолимо, увы! – их у вас… там… скоро будет много – Лигу свою организуют – сами все увидите и поймете…

– Гайдар! – начал перекличку Баба Маня (до этого писатели репетировали без него, так что видел их он в первый раз).

– Мин монда! – жизнерадостно ответили ему из толпы писателей.

– Не понял… – притормозил перекличку Баба Маня. – Почему в тюбетейке? Татарин, что ли?

– Эйе, татар да, кем дэ?

– Вы – Гайдар?

– Айдар – Гайдар! Один в один! Фотку в ущебнике посмотри!

– Ну, допустим… Герцен! – уже несколько напряженно продолжил перекличку Баба Маня.

Но с Герценом было все в порядке – ему помахал тростью солидный дядечка во фраке и с котелком на голове.

– Гоголь!

Гоголь тоже был очень похож: худой, длинноносый, волосы до плеч – вот только ростом под два метра.

– Поменьше Гоголя не нашлось?

– Рядом с Маяковским мы все нормальные такие Гоголи! – возразили ему.

– А где Маяковский?

– Здесь Маяк! – поднялся с корточек бритый наголо чувак в нелепой вязаной желтой кофте и оказался выше Гоголя на целую голову.

– Да уж, действительно… Гончаров!

– Иван Александрович, туточки!

– Так Иван Александрович или Гончаров?

– Без «или» – Гончаров Иван Александрович. Или вам другого Гончарова надо?

– Нам того, который «Обломов» и «Обрыв»…

– Значица правильно все!

– Чё ты под Лескова все косишь – Гончаров отродясь так не писал и не говорил! – наехал на него некто в дредах и с бородкой, заплетенной в косичку.

– А вы кто? – поинтересовался Баба Маня.

– По жизни или тут?

– Тут, на репетиции.

– Чехов.

– А почему в дредах?

– Это Чехов в его развитии через сто лет.

– Он художник – он эдак видит! – пояснил Гончаров, Иван Александрович.

– Понятненько… – Баба Маня поискал глазами помощников, но те, намаявшись с писателями в предыдущие дни, с чистой совестью свалили в административный корпус, оставив начальника и его замшу с имя наедине.

– Горький!

– Опохмелиться бы! – обозначился Горький.

Писательский рой красноречиво загудел…

Баба Маня еще раз повертел головой в надежде увидать своих помощников…

– Господа… художники… Давайте договоримся: сегодня генеральный прогон, завтра вы на Дне города тоже как стеклышки, а вечером вас ждет теплоход – с закусками и прочей благодарностью…

– Нам бы по «соточке» – мы бы такой рэп с нижним брейком сбацали и сегодня и завтра… да хоть каждый день! – ужом взвился кент, стильно татуированный от кистей рук до шеи.

Баба Маня, привыкший иметь дело со старшеклассниками и студентами колледжей, тихо матерившимися на репетициях под присмотром завучей и педагогов-организаторов, слегка оробел.

– Вы, извиняюсь, кто? – от волнения в микрофон спросил он стильно татуированного бузотёра.