Эту песню пела, конечно же, Линва. Она полюбила Ахеля непонятно за что и старалась везде, где можно, показать ему это. Но Ахель не отвечал ей взаимностью, хотя как к другу относился к ней нормально. Ахель не воспринимал свою жизнь в селении как нечто длительное, да и вообще не воспринимал селян всерьёз, поэтому не хотел ни с кем сближаться. Не исключено, что этим он и навлёк на себя презрение со стороны окружающих. Линва казалась ему слишком простым человеком, за что её нельзя было винить: она жила в селении, по её собственным словам, с самого первого дня своей двадцатилетней жизни – и не видела ничего дальше его пределов. Ахель понимал её простоту и искренность, но эта простота его и раздражала. Впрочем, он ценил в ней хотя бы то, что она не отзывалась о Гарпе положительно, а ведь он с его шутками ниже пояса и даже ниже плинтуса был любимчиком всего селения.

Ахель узнал, что голос у Линвы неплохой: чистый, нежный и звонкий. Конечно, в городе на любом концерте можно найти множество голосов куда лучше, но именно в пении Линвы чувствовалась искренность и любовь к тому, о чём она поёт. Искренность, возможная, пожалуй, только в таком вот самодеятельном концертике, за который ни медяка не платят. Всё держится на энтузиазме, и этот энтузиазм дорогого стоит, если не уходит в область абсурда, считал Ахель.

Он подходил всё ближе и ближе к сцене. Дело тут было вовсе не в том, что он хотел послушать пение Линвы, и не в том, что он влюбился в неё из-за голоса, – нет, такое бывает только в сказках. Да и на саму Линву он бросил взгляд между делом – просто чтобы посмотреть, как она подготовилась к празднику, что надела. Конечно, ничего необычного она не надела: она ведь жила в селении! Тут не до роскоши, а самое эксклюзивное, что тут есть, – это вино из шишек. Линва была одета как обычно. Тем не менее Ахель действительно подходил всё ближе к сцене, пока толпа зрителей не преградила ему путь. Не желая толкаться, он не задумываясь начал обходить толпу по периметру. Жителей было не много, так что Ахель быстро обошёл её.

– Прощай, рог! – сказал он с улыбкой, глядя на отполированный рог селения, в который нужно было дуть в случае опасности и в который не дули ни разу. Этот рог был предметом многих легенд и слухов, и это было то единственное прекрасное, что находилось во всём селении. – Тебя сделал городской механик, – сказал ему Ахель. – Он, похоже, был единственным из образованных людей, кто вспомнил об этом месте. Ну, кроме некоторых… – Он вспомнил о купцах.

Эти слова были сказаны не из-за гордыни, а из-за стремления к точности, ведь Ахель и правда имел неплохое образование. Правда, юридическое.

За сценой виднелись закрытые ворота и забор, отгораживающий селение от туманных полей.

– А… купцы?! – прошептал он и только теперь понял, почему шёл к сцене всё это время.

Так он и стоял несколько секунд в полной растерянности, пока люди упоённо слушали Линву, исполняющую последний куплет песни:

Судьба словно нарочно посмеялась над несчастным Ахелем, вновь отодвинув его отъезд. Оказывается, он всё это время шёл к сцене только потому, что обычно на этом месте находилась база купцов. Сегодня их не было. Очевидно, они узнали о торжестве и решили не приезжать. Значит, вчера они уехали. А ведь и правда: два-три раза в неделю им приходится уезжать, чтобы доставить товар на склад и потом сбыть его. Они обычно работали бригадами и заменяли друг друга, но сегодня не было никого. Жаль! Только праздник, ощущение скорого отъезда да сладкая булка в руках и согревали душу. А сколько приятного готовил этот отъезд! Ведь тайна Наблюдателя может быть раскрыта: в городе он найдёт умных людей, сможет обратиться к учёным. Да они же с руками оторвут его находку, чтобы постичь тайну. Разумеется, он будет помогать им, а если помощь не понадобится, то попросит разрешения сопровождать их, чтобы быть в курсе дела.