– Мелочи какие! В блокадном Ленинграде за такой салат тебе бы фортепьяно бы сразу отдали, – папа Витя спокойно поглотил весь салат до дна. – Ну, ничего, мне больше достанется.

И нисколько не пострадал при этом. Живучая скотина был, однако, следует признать.

– Зачем мне фортепьяно?

– Темный ты, некультурный. Фортепьяно завсегда в хозяйстве пригодится. На нем женщин трахать хорошо!

– Так ты у тети Нины попроси.

– Что попросить? – насторожился старый плут. – Трахнуть что ли?

– Не стыдно тебе такое плести?

– Не-а, стыдно у кого видно, – заржал довольный собою пошляк, – а я прикрываю. Ха-ха-ха.

– Фортепьяно попроси. У них же на фабрике делают.

– Знаешь, иногда ты почти как разумный человек рассуждаешь, – удивился папенька, пристально меня рассматривая. – Попроси! А за какие шиши? Ничего, я Наташу и без всяких фортепьянов трахаю, – хвастливо махнул рукой. – А тебе и с фортепьяном никакая дура не даст!

Затем хитромудрая воспитательница и домомучительница додумалась замок навесить и на подвал, который был под полом на веранде:

– Твои дети-геморройщики скоро весь дом превратят в бомжевище. МилАй, нельзя так, чтобы у кого ни попадя доступ был к картошке. Надо замок на подвал навесить.

– Как скажешь, милая. Надо, так надо. Замок есть осознанная необходимость, данная нам в ощущениях, – вновь развел демагогию папаша. – Влад, прикрути петли к крышке люка. Пора порядок навести в доме!

– И крепче делай, жопорукость ходячая! – напутствовала Наташа.

Потом лысый раздолба, шедший по веранде со словами:

– Встречайте, паратиф и возвращение паратифа. Ой! – ногой в замок налетел

Целиком содрал ноготь на большом пальце левой ноги, и громко матерился безбожно.

– Вот тебе и осознанная необходимость, данная в ощущениях, – злорадно подсмеивался я.

– Молод еще отца учить, пащенок рыжий! Дорасти до моих лет, а потом будешь учить.

– Я не доживу.

– Туда тебе и дорога!

– МилАй, откуда на полу кровь? – вышла на шум из дома Наташа.

– Наташ, я ноготь сорвал!

– И что? Это повод заливать все кровью?

– Да я… да я…

– Поручи челядину взять тряпку и помыть пол. И в дом не тащись, а то паласы уделаешь.

– А что мне делать-то? У меня же рана, я кровью могу истечь.

– Поручи принести тебе табуретку и присядь на ней, а я тебе рану забинтую.

– СтаршОй, принеси табуретку, – распорядился «раненый».

Я принес из кухни табурет, на который подрубленным дубом немедленно рухнул родитель. Наташа не спеша отправилась за аптечкой. В коридор с улицы пугливо заглянул Пашка, видимо планируя незаметно проскочить в дом.

– Вот видишь, помирает батька, – со слезами на сморщенной харизме пожаловался ему папаша. – Истеку кровью, и станешь полным сиротой.

– Мама учила, что надо на рану пописать, – высказался Пашка.

– Вот, только ссать вы и способны, ссыкуны деревенские, – вплыла на веранду Наташа. – Ссать и срать, вот ваши занятия. Да отца родного объедать.

– Это для дезинфекции, – попытался оправдаться брат.

– Да тебе самому дезинфекция нужна! Дустом на твой зачаточный мозг!

– Наташ, ты давай уже, это самое, верти, – нетерпеливо встрял отец. – Кровь-то не казенная.

– Вертеть твоя бывшая жопой перед мужиками любила, а я перевязку делать буду, – сердито возразила. – А вы, простолюдины, свалите на улицу, а то от вашей вони дышать нечем.

Мы послушно поспешили очистить веранду, но жалобный мат перевязываемого отца был слышен и на улице.

При матери мы картошку там хранили. Однажды, когда подвал заливали вешние воды, мать заставила меня всю картошку оттуда вынуть и разложить в мешки на веранде. Любящий отец и заботливый муж спокойно проспал, пока я полночи доставал картошку из подвала. При мачехе там консервация хранилась разнообразная. Я консервировал тогда много. Огурцы мариновал и засаливал «прямым посолом». Помидоры закрывал. Салат из зеленых помидоров, перца и лука делал. Бабушка Дуня, земля ей пухом, тоже много консервации передавала нам в то время. Все-таки, хоть и обижена вельми была на хамоватого сынка Виктора, но про нас, внуков, никогда не забывала и всегда нас жалела. По лету помидоры ящиками от нее неблагодарный хапуга Витя привозил.