И тут случилось загадочное. Роквелл ожидал коснуться бумаги, но не почувствовал… ничего. Совсем. Рука продолжала двигаться. Она погружалась вглубь рисунка, прямиком к яблоку. Кончики пальцев что-то нащупали, рука безотчётно сжалась, и – чудо из чудес! – изумлённый Роквелл вытащил из листа бумаги рисунок и замер, держа яблоко в вытянутой руке.

Глаза у Роквелла открылись так широко, что Орешек даже подумала, они сейчас выскочат из головы и запрыгают по полу, как мячики от пинг-понга.

– Ну что, теперь ты мне веришь? – спросила Орешек.

Не успела она договорить эти слова, как произошло ещё кое-что загадочное. Нарисованное яблоко, которое Роквелл держал в руке, стало медленно осыпаться.

– Что такое? – пронзительно вскрикнул Роквелл, глядя, как яблоко исчезает.

Через несколько секунд от яблока осталась только маленькая кучка очень тонкого серебристо-серого порошка.

Роквелл посмотрел на Орешка.

Потом посмотрел себе на руки.

Потом снова посмотрел на Орешка.

– Что, во имя всего доброго и хорошего, что есть на свете, только что произошло? – прошептал он.

– А я тебе говорила, что история странная.

– Странная?! – завопил он. – Да это чертовски же потрясающе! Это как что-то из Гарри Поттера!

Орешек в замешательстве смотрела на этот непомерный и неуместный восторг Роквелла.

– НИФИГАСЕБЕ! НАСТОЯЩЕЕ ВСАМДЕЛИШНОЕ ВОЛШЕБСТВО! Ты понимаешь, что это значит? Ты станешь такоооооооооой богатой!

И он пустился в пляс по лаборатории, распевая какую-то чушь, будто в мире богатых людей никогда не заходит солнце.

Когда он, двигаясь лунной походкой, вернулся наконец к Орешку (да ещё крутанулся на месте, громко выкрикнув ей в лицо: «Ух-ху!»), она прижала палец к его губам.

– Тссссссссссс! Ты что, хочешь, чтобы весь мир узнал, что у нас тут?

– Э-э… да. Да, я хочу. И я не только хочу, чтобы весь мир узнал, что у нас тут, но ещё я хочу, чтобы весь мир заплатил нам кучу денег, чтобы только увидеть, что у нас тут!

– Жаль тебя разочаровывать, Роквелл, но, боюсь, деньги меня совершенно не интересуют, – тихо сказала Орешек. – Чего я хочу, так это выяснить, откуда у папы этот карандаш и почему он его хранил.

– Ну так спроси у него!

Лишь в эту минуту Орешек поняла, что Роквелл ничего не знает. Не имеет ни малейшего представления. Ни о папином загадочном исчезновении, ни о полицейском расследовании, ни о том, что мама сошла с ума и заставила её сменить школу. Ни о чём. Ни о чём таком она ему не рассказывала, потому что… ну… они же с ним не друзья.

– Слушай. Мне надо тебе кое-что рассказать.

Орешек набрала в грудь побольше воздуха и второй раз за день принялась поверять Роквеллу свои тайны.

– Ой, Орешек, – сказал он, когда она закончила, – мне так жаль. Я помню, как было грустно, когда мой папа от нас переехал – хоть и в том же доме, только на три этажа ниже. Всё равно было плохо, представляю, какой это ужас – не знать, куда пропал папа.

Орешек кивнула.

– Да. Ужас. – На её губах заиграла слабая улыбка. – Спасибо, Роквелл.

– За что? – растерялся он.

– Ты единственный, кто, кроме меня, не верит, что он сбежал в Мексику.

– Ну, да, но… ты же знаешь своего папу? Если ты уверена, что он исчез, значит, он исчез.

– Уверена, – согласилась она.

– Ну, вот… Слушай! Знаешь, что я подумал? – взволнованно произнёс Роквелл. – Я подумал, что твой папа хотел, чтобы ты нашла карандаш. Мне кажется, это ключ к тому, что с ним могло случиться. Можно ещё раз посмотреть?

Орешек протянула ему карандаш:

– Там сбоку какие-то странные буквы. Кажется, «LORE». Что означает «lore»?

Роквелл вытащил из кармана носовой платок и осторожно завернул в него карандаш.