Да, на «Востоке» ко многому нужно было привыкать. Вечером, взяв гитару, трудно было спеть песню целиком, между куплетами отдыхали, восстанавливая дыхание. Вода, которую вытапливали из снега, на высоте закипала уже при 80 с чем-то градусах, поэтому продукты плохо готовились, в чем я сам убедился, помогая повару.

«Смотри, тебе пора уже возвращаться в “Мирный”, – напомнил начальник станции, – а то ненароком останешься здесь еще на год. Впрочем, я не против!»

После месяца, проведенного внутри континента, «Мирный» казался приморским курортом, где было многолюдно и можно было спокойно дышать относительно теплым воздухом.

На станции собралось практически два состава полярников. Начались проблемы с размещением и продовольствием. Новая смена вполне справедливо говорила старой: «Вы рано или поздно уедете отсюда, а нам еще год зимовать!»

Попробовали найти и раскопать из-под снега склад первой экспедиции. Однако за тридцать лет продукты стали непригодными для еды, перемороженное мясо было жестким, как кожа полярных унтов.

Я взял с собой в командировку снасти, чтобы порыбачить в океане с борта «Сомова». И вот наступил момент, когда они пригодились. Если позволяла погода, спускался на припайный океанский лед. Рядом со станцией были лунки, проделанные тюленями и морскими леопардами. На леску привязывал до пяти рыболовных крючков, больше нельзя, так как становилось тяжело доставать улов. Насадка тоже была необязательной, рыба клевала просто так. Долго ждать не приходилось, следовало пять ударов – и можно было вытаскивать.

У поверхности плавала ледяная, чуть глубже нототения и антарктические бычки. Они были пожирнее и ловились только тогда, когда к леске привязывал более тяжелый груз, чтобы проскочить мимо ледяной. Иногда попадался и вовсе редкий экземпляр – реликтовая рыба-лиса с красными костяными ушами. Попробовать ее на вкус почему-то никто не захотел.

На рыбалку приходили посмотреть любопытные императорские пингвины. Они всегда стояли примерно на трехметровой дистанции. Брошенную им рыбу не трогали, только презрительно трясли головами, мол, и сами поймать можем.

В марте выходить на лед было относительно безопасно, он был крепче, уже исчезли участки чистой воды, на которых могли внезапно появиться хищные косатки. Я несколько раз видел, как они пытаются своими боками перевернуть льдину с пингвинами. Не хотелось бы оказаться на их месте!

Наловив целые сани свежей рыбы, отвозил на камбуз благодарным поварам.

Никаких вестей с «Михаила Сомова», на котором планировали возвращаться домой, не поступало. На карте у кают-компании флажок с обозначением судна вот уже какую неделю оставался на одном месте, у станции «Русская», на другой стороне Антарктиды.

Вечером в библиотеку заглянул начальник станции.

– Можешь напечатать портрет в черной рамочке?

– Что случилось? Кто-то из наших?

– Да, нет, слава богу, все целы. В Москве очередной генсек помер. Нужно портрет в кают-компании повесить, так полагается.

В период с конца 1982 по март 1985 года генеральные секретари перестали надолго задерживаться в руководстве страны. Совсем недавно ушел Брежнев, за ним Андропов, и вот, чуть больше года прошло, настал черед Черненко. В темной комнате, при свете красного фонаря, я смотрел, как на бумаге в проявителе появляются буквы его имени. Фотографию переснял со стенда, висевшего перед кают-компанией, с изображением всех лиц членов Политбюро ЦК КПСС. А вот портрета Горбачева так никто и не смог найти. Перед Новым годом кто-то из полярников, вешая праздничные гирлянды, неаккуратно прислонил лестницу к стене и оторвал кусок плаката в том месте, где был Михаил Сергеевич.