– Во, видели?! Всех перебью!

В сарае послышались шаги, приглушенный шепот.

Пес остановился у дверей сарая и завилял хвостом. Наступившей тишине Молчун обрадовался. «Видно, поняли пленники, что со мной не пошутишь, – подбадривал он себя и перекинул винтовку в левую руку. Правую он машинально сунул в карман и достал кусок кукурузной лепешки. И сам еще не понимая, почему он это делает, протянул кусок собаке. Пес, не жуя, заглотнул угощение и болезненно потянулся. Впалое брюхо, драные бока… Молчун несильно пнул грязную собаку в бок и, приосанившись, направился вдоль сарая. Пес не обиделся, не убежал. Он плелся за человеком и, неловко ступив на больную лапу, тихо взвизгнул, а потом заскулил протяжно и тонко.

Этот собачий лай Молчун узнал бы из сотен других.

Плач был из того мира, где стояло на солнечной поляне ранчо отца, где за Молчуном с радостным визгом гонялся веселый пес Чичо.

Молчун тер глаза кулаком, читая молитву, и не верил себе: грязный пес – это его Чичо.

Неужели пес шел по следу? Полз среди лиан и пробирался болотом, плыл через реку и сражался с хищниками. «Чичо, мой Чичо!» Пес великодушно не помнил обиды. Он ткнулся мокрым носом в руку и устало растянулся у ног хозяина. Он честно сделал свое собачье дело, нашел того, кого любил и кому служил.

Напевным полушепотом в сарае читали стихи. Молчун хотел крикнуть, чтобы замолчали, но голос, сказавший ему «не стреляй», теперь вплетался в ночной шелест листьев, журчание реки. Молчун передумал и слушал теперь, притаясь.

– доносился из-за досок тот же тихий, спокойный голос.

У входа в сарай стоял мягкий стул с резной спинкой. Его приказал принести Сопилотэ. Он слыл большим выдумщиком. Часовому категорически запрещалось садиться на стул. Тебя могут не сменить на посту четыре часа, шесть часов. Но только ослушайся приказа – расстреляют в назидание другим. «Эта выдумка, – хвастался Сопилотэ, – тоже воспитывает характер у наших тигров.

На стул Молчун старался не смотреть. А тут сам не заметил, как подошел к нему и сел. Винтовку он зажал коленями. Чичо залез под стул и слушал вместе с хозяином.

Голос был мужским, но Молчуну показалось, что слова льются с той же интонацией, что и в песне сестры Вероники.

Когда это было, тормошил память Молчун, когда? В лесу у реки? На ранчо? На ярмарке? Ну да, в маленьком городке, на ярмарке. Молчун вспомнил груды мокрых бананов, запахи подгнивших плодов земляничного дерева и прогорклого сыра. Он, Молчун, сидит рядом с сестрой и держит щенка, маленького Чичо. Тот тычется мокрым носом Молчуну в руку и лижет ее шершавым языком. А сестра шепчет в ухо завораживающие ласковые слова: «Ты горлинка лесов…»

Ночь Вероника продремала, сидя у очага.

Отгоняя наседавший сон, она подкладывала в огонь сухих веток. Исидоро утратил свой половой напор от одного вида забинтованной раны и, безобразно раскрыв рот, громко храпел в гамаке отца. Шляпа с него свалилась и едва не закатилась в огонь.

Под утро сонливое утомление неодолимо окутало Веронику. Когда она в тревоге подхватилась, Кролика не было. На земле рядом с потухшим очагом валялись три печеных холодных банана, недоеденные престарелым мачо.

От одной мысли, что Кролик мог, ухмыляясь, разглядывать ее спящей, сердце Вероники гулко ухало, как будто кто-то изнутри колотил по нему палкой.

Прочь из пустого дома! Туда, в долину, где наверняка остались люди.