– Так не был он уже твоим братом, как вся эта история… с Марией приключилась.

– Ну как баба могла встать между нами? Да еще мертвая баба?

– Складно у тебя все получается, Ваня…

Иван промолчал.

Кирилл вздохнул:

– Помощь нужна?

Кирилл пересказал свой разговор Ксении. Та поговорила с Анной, но что-то доказать сестре не получилось. Зато удалось убедить Руслана и батюшку Юрия Дудкова. И, в конце концов, часть Дудковых присоединилась к Капустиным.

В тяжелой работе прошло три недели. Семьи не примирились, но трудились сообща. Ковчег, залатанный, снова крепкий, свежевыкрашенный, надежным оплотом красовался в поле за вёской. Оставалось лишь загрузить трюмы припасами, когда случилось непредвиденное.

Лентяй и игрок по жизни, Дима Петровский все наследство родителей, немаленькое, надо сказать, промотал года за два после их смерти. Он не привык работать и ненавидел все, что требовало от него хоть каких-либо усилий. Особенно он ненавидел Ивана, который всегда и всех, по мнению Петровского, непомерно загружал работой. Он помнил все: от переломанных девятнадцать лет назад ребер и отказа Марии до нынешнего переманивания Кирилла Павленко, который безоговорочно поверил Ивану и как умалишенный стал носиться по родичам и всех сгонять на ковчег. Смерть Константина только подливала масла в огонь его ненависти.

Когда вся вёска, засучив рукава, взялась за ковчег, прохлаждавшийся без дела Петровский ожидаемо стал мозолить соседям глаза, потому очень быстро и ему нашлась принудительная работа. И ненависть к Ивану достигла своего апогея. Взбешенный Петровский начал саботаж: воровал или прятал инструменты, портил механизмы, отпускал злые комментарии, мол, как легко решил бы вопрос с такелажем Константин, будь он жив, конечно, и как неумело справляется его убийца. Петровского поймали на воровстве. Выпороли. Мужчина затаился.

Был обед, теплое сонное время отдыха, когда ни от кого не ожидают подвоха, ведь все преступления, как водится, совершаются в темное время суток. У ковчега остался только Иван: последние три недели он находил себе дела, лишь бы только не оставаться наедине со своими мыслями. Но оказалось, что дело, не терпевшее промедления, было не у него одного…

После обеда собирались грузить рыболовные снасти. И один из старых гарпунов, давно никому не нужный, послужил тут темному делу. Петровский напал подло, со спины. В мгновение ока с удесятеряющей силы яростью он вонзил в Ивана гарпун, как в детстве ловил им рыбу, а затем дернул на себя, чтобы бороздки надежно вгрызлись в тело мужчины. Ослепленный внезапной болью, Иван потерял равновесие и стал заваливаться на спину. Его тело всей тяжестью навалилось на древко, и гарпун насквозь прошил его грудную клетку. Краем глаза Иван лишь мельком увидел нападавшего, но узнать его не успел.

Иван был уже почти мертв, но закончить Петровскому помешала Женя.

– Папа! – звонкий ее ищущий голос заставил убийцу поспешно бежать с места преступления. – Папа, кобыла наша сорвалась, по всей вёске носится, чуть бабу Машу не зашибла! Папа?.. – тут только девушка завернула за корму и увидела торчащий из отцовской окровавленной груди гарпун.

Затуманенными глазами Иван смотрел на подбежавшую дочь, так похожую на мать, и сердце его разрывалось от боли. Он не жалел себя, он думал о том, что Женя остается одна, без защиты, убийство Константина и ее сделало изгоем в вёске. За секунду эта мысль промелькнула в его голове, за вторую он оставил дочери единственное наставление, которое успел:

– Остерегайся Дудковых…

И умер у нее на руках.

Исполненный ужаса дикий вопль настиг бегущего к вёске Петровского, сбив его сердце с ритма.