– Ну давай, колдун, – проговорил Тимошка, – делай меня трезвым, не хочу я быть пьяным. Или я вам всем хвосты узлом перевяжу.

Сраська недовольно поглядел на своих товарищей, потом на пьяницу, который помешал ему разглядывать стену, потом раздраженно мяукнул и полез копаться среди тряпок. Он разворошил гору складок, целую минуту ковырялся лапой в маленьком флаконе, пытаясь подцепить серую горошину, наконец насадил ее на коготь и протянул пьянице.

– Ешь, – сказал Сраська.

– Это что? – спросил Тимошка.

– Собачья козявка.

Тимошка снял с когтя горошину и проглотил. Сдвинул брови. Лицо сделалось хмурым и сосредоточенным, но мысли сосредотачивались у него, как видно, ненадолго, и стоило им собраться, как они рассыпались обратно, а взгляд, на миг приобретший определенный блеск разума, мгновение спустя стал начисто бессмысленным.

– Все равно пьяный, – сказал Тимошка и закачался сильнее обычного.

– Что ты ему дал? – спросил Пузырь.

– Я же сказал – собачью козявку, – сонно произнес Сраська и принялся укладываться спать.

– От собачьих козявок не трезвеют, – возразил всезнающий Пузырь.

– Какой дурак и впрямь захочет трезветь? – проворчал Сраська. – Я ему собачью козявку дал, чтоб в голове прояснилось.

Пузырь так задумался, что нетерпеливый пьяница опять произнес:

– Так что? – а сам очень ненормальным взглядом смотрел на всех котов одновременно.

Пузырь встрепенулся и сам пошел рыться в тряпках, вынул оттуда другой флакон, из этого флакона вытащил когтем другую горошину (потемнее первой) и протянул Тимошке.

– Ешь, – сказал Пузырь.

– А это что? – спросил Тимошка, взгляд которого никак не мог сфокусироваться на горошине.

– Козья сушеная гадость, – сказал Пузырь. – С ароматом медовухи.

Тимошка протянул руку, но горошину сумел ухватить не с первого раза – сначала он поймал за ухо Трофима, а потом ущипнул себя за коленку. Все же он взял горошину, понюхал ее оценивающе и съел.

Внезапно физиономия пьяницы разгладилась и стала похожа на дыню. Тимошка напрягся, задергался, вылетел из повозки так, будто его оттуда пружиной выбросило, встал на дорогу прямой, как копье.

– Опа! – сказал он, поднял руки, согнулся в одну сторону, потом в другую. – Вот так! Опа!

Тимошка, всем известный, наклонился вперед, достал ладонями до земли, «опа!», выгнул спину и встал на руки – «вот так!» Потом скрутился проворно, упал на землю, отжался пять раз, вскочил и стал приседать на одной ноге. «Опа! Вот так! Вот так!» Бывший пьяница резко обернулся, подпрыгнул, ухватился за ветку дерева и, хотя ветка с треском согнулась, умудрился подтянуться.

– Эх, – воскликнул Тимошка, – хорошо! – он несколько раз лихо кувыркнулся назад, подлетел и, перевернувшись в воздухе, стал на ноги. – Трезвый, как птица! Вот так, опа!

Тимошка заскакал на месте. Он хлопал в ладони над головой и то расставлял ноги, то, наоборот, сводил их впритык.

Коты хмуро смотрели за всеми этими гимнастическими упражнениями, даже Сраська, свернувшийся клубком, наблюдал одним глазом.

– Ну и ладно, – выразил всеобщее настроение Пузырь и закрыл полог фургона.

Вечером четверо колдунов выстроились в ряд и пошли к курятнику. Пузырь, как самый пузатый и вообще большой, тащил в сумке на спине колдовские принадлежности.

Провожаемые встревоженными взглядами крестьян, коты шагали напрямик – сквозь дырки в заборах, по ящикам и кормушкам для лошадей. Вскоре остановились возле избушки. Не успели коты постучать в дверь или помяукать хотя бы, как на порог торопливо вышел напуганный Вошка.

– Что же вы так долго бродите! – нервный Вошка взмахнул руками. – Солнце село. Волки вот-вот объявятся! Они всегда в одно время приходят – недавно залезли к старосте и украли часы…