Меня вдохновляли, убеждали и запугивали, как могли. В итоге до конца учебы в школе я была стабильной хорошисткой, один раз даже чуть не стала отличницей в году. С тех пор надо мной постоянно висело «я должна», «я обязана». А кому, по сути, я должна? Кому, по сути, я обязана? Если кому-то и должна, то в первую очередь – только моей маме, чтобы она была спокойна, что из меня вырастет хороший человек, но ни партии, ни правительству, ни даже Родине. Если бы я была нужна правительству, меня и брата мама не растила бы на пенсию в двадцать рублей в месяц. А ведь в то время я ходила в платную музыкальную студию (примерно двенадцать-пятнадцать рублей в месяц) и занималась музыкой там, потому что в бесплатную музыкальную школу не поступила. А поступила я на отделение игры на аккордеоне, и маме пришлось купить мне аккордеон, чтобы я не тратила кучу времени для поездок в студию для занятий. У меня был такой красивый аккордеон! Он был красного цвета фирмы Waltmeister; лежал в черном кожаном футляре, а внутри футляр был великолепного красного цвета. Как он мне нравился, какой он был красивый! А был такой дорогой – сто двадцать рублей! Это получается, что мама должна была полгода не кормить меня и брата, чтобы купить музыкальный инструмент, да и потом, по идее, ей не на что было нас кормить, так как уроки были платными, а еще мне давали по двадцать копеек в день на проезд. Только я тогда это не подсчитывала и не понимала, как маме было тяжело. А еще я никогда не видела ее озабоченной или расстроенной из-за нехватки денег. Я не знаю, как это ей удавалось! Я благодарна своей маме, что меня отдали в музыкальную студию, потому что музыка раскрывает душу, вносит что-то необъяснимо хорошее в твою жизнь, помогает тоньше понимать этот мир. Но в этой студии на уроках сольфеджио мне было все совершено непонятно, а так, как в этой группе я была самая маленькая, то и записать я толком ничего не могла. А писать надо было много и быстро, – так не оттуда ли у меня такой небрежный подчерк? Вначале я честно ходила на все занятия по сольфеджио, пытаясь все понять и освоить, но, когда поняла, что моя учительница особо и не хочет объяснять мне, а мне самой этого все равно не понять, на сольфеджио я стала ходить через неделю, а если собьюсь, то лучше два раза подряд не пойду, чем два раза подряд пойду. Оркестр я посещала через неделю, потому что занятия в школе у нас были шесть раз в неделю, а выходной один – в воскресенье, куча общественной работы, куча всяких кружков, ежедневные занятия музыкой от одного часа до трех, уборка по дому, а еще так хотелось выспаться, что ходить на репетиции оркестра к девяти часам утра по воскресеньям было невмоготу. Наверное, был какой-то смысл в посещении оркестра, но я не видела его, потому что там всего-навсего собиралась толпа из детей-музыкантов, где каждый не очень хорошо играл свою партию, а все вместе – просто ужас. И вот на этот-то ужас мне совершенно не хотелось тратить свое время и силы. Хорошие отметки у меня были только по специальности (основной музыкальный инструмент) и ознакомлению (дополнительный музыкальный инструмент), где все зависело только от меня. Но я прекрасно понимала, что сдать выпускной экзамен с такими знаниями по сольфеджио я не смогу, и с большей степенью радости, нежели огорчения, я бросила занятия. Моя радость по случаю этого события могла быть более полной, но мне было стыдно перед мамой. Мамуля возлагала на меня большие надежды, она так хотела, чтобы я была дипломированным музыкантом, а потом могла бы играть на свадьбах. Но мне играть на свадьбах и веселить подвыпивших людей совершенно не хотелось. Недоучившись год, я бросила музыкальную студию. После этого моя жизнь стала намного легче.