Ну-ну.

Словом, язык хорош, но сложен, и носители у него ничуть не проще. Пуштуны – этническое большинство Афганистана (момент спорный, но кто их как следует считал?) славятся сложным характером. Молва приписывает им воинственность, злопамятность, мстительность и запредельное упрямство, а ещё – гостеприимство, верность слову и стойкость духа. И молва, надо сказать, не так уж ошибается.

Желание выучить пушту, возникшее ещё на первом курсе, по возвращении из Кабула усилилось многократно. С дари всё ясно – он прост и симпатичен и говорят на нём все, это местный лингва-франка98. А пушту (он же пашто) – выбор сильнейших. Я любила этот язык, как любят человека, но он не спешил отвечать мне взаимностью (фраза «Зэ пахто сара мина ларэм, хо пахто ма сара мина налари»99 в последующие годы будет неизменно приводить моих собеседников в восторг). Выучить его самостоятельно казалось мне невозможным: стоило открыть «Очерк грамматики языка пашто» Грюнберга100, как боевой дух начисто исчезал. Были в пушту и категория рода, и падежи, и хитрые глагольные спряжения, и эргатив – выходило, что не я играла в шахматы, а шахматы игрались мною.

В университете этот коварный язык нам начинали преподавать на третьем курсе, но мне-то нужно было сейчас. С помощью милого профессора из МГИМО с пассивным владением в итоге вышло неплохо: читать, писать и понимать на слух я научилась довольно быстро (месяца за три, зубря по пять-шесть часов в день), а вот для разговорной речи нужен был носитель, и точка. И не какой-нибудь, а из определённых провинций: Пактики, Пактии, Хоста или, на худой конец, Нангархара, потому что учиться у южан, подменявших звук «х» на «ш» и «з» на «ж», мне вовсе не хотелось. И почему только именно южные диалекты (особенно кандагарский) считаются красивыми и благозвучными?

– Ох, не знаю, что у тебя получится, – качала головой моя знакомая Самира, пуштунка родом из Индии, сама на языке отцов не говорившая. – Пуштуны знаешь, как учат? Как соседские дядюшки: если в духе – хорошо, если нет – мало не покажется.

Я решила, что она преувеличивает – о проклятая наивность! – и стала присматриваться к одной образовательной онлайн-платформе для изучения иностранных языков.

Афганцев, надо сказать, в ту пору там было немного. Это уже после прихода талибов101 многие потеряли работу и начали преподавать онлайн, мне же приходилось выбирать из десяти кандидатов максимум. Все они были мужчинами, и я долго всматривалась в бородатые лица, пытаясь понять, с кем смогу поладить, а с кем – не очень. Все они были довольно религиозны, и проводя урок по видеосвязи, направляли камеру сразу на доску, дабы лицо чужеземки не ввело их во искушение. Думается, нам обоим было тяжело и скучновато, поэтому мы проводили пару уроков, потом я вежливо прощалась и начинала искать следующего устада102. И тут появился тот самый.

Что ж, по крайней мере, скучным этот опыт точно не был. Учитель безбожно опаздывал, что-то ел за кадром, аппетитно похрупывая, критиковал западных развратниц и шутил такие шутки, от которых краской заливались даже уши (впрочем, шутки были смешные).

Языковой практики хватало, а с грамматикой выходили казусы – устад, как это часто бывает у носителей, обращался с ней вольно, а мои попытки что-то поправить вызывали у него негодование.

– Пиши: обращение к мужчине – «врОра», а к женщине – «хОра».

– Может, «хОре»?

– Может, ты захлопнешь варежку? Ещё раз перебьёшь – трубку положу. Ясно?

– Да, – сказала я, мысленно прибавив «господин» и отметив, что язык языком, а познавание менталитета поистине бесценно.