«Лидия, – его голос в динамике селектора прозвучал сухо, как шелест пергамента, – отмените все мои консультации на ближайшие сорок восемь часов. Причина – экстренное участие в международном конгрессе по изучению феномена самовозгорания адептов сыроедения. С последующим закрытым симпозиумом на тему квантовой левитации в условиях повышенной кислотности желудка».

«Но, Геннадий Ипатьевич! У вас же графиня фон Штрудельберг! Она специально прилетела из Баден-Бадена на процедуру омоложения через поедание пыльцы с крыльев реликтовых бабочек!»

«Графиня, – отрезал Кощей, – переживет. В отличие от бабочек, если она до них доберется в нынешнем ее состоянии нетерпения. Передайте ей мои извинения и флакончик с эликсиром «Вечная Юность» из моих личных запасов. Состав не разглашать. Особенно ту часть, где про слезы младенца».

Ему требовалась тишина. И его инструменты.

За панелью, искусно имитирующей стеллаж с фолиантами по диетологии («Питание по группе крови: мифы и реальность», «Аюрведа и большой город: как выжить и не сойти с ума от запаха карри»), скрывался вход в его святая святых. Не сейф – скорее, небольшая камера, защищенная не сталью, а заклятиями такой мощи, что сам Мерлин почтительно снял бы свой остроконечный колпак. Дверь отворилась от прикосновения его пальцев, на которых на мгновение проступили древние символы, светящиеся холодным, неземным огнем, и слова, произнесенного на языке, от которого могли бы расплавиться телефонные провода.

Внутри, на обсидиановом пьедестале, покоилось «Зеркало Неутолимых Желаний». Небольшое, овальное, из отполированного до зеркального блеска метеоритного железа, оправленного в кость неизвестного науке существа. Оно не отражало лица и предметы. Оно показывало изнанку голода – будь то жажда пищи, власти, любви или отмщения.

Кощей взял зеркало – оно было холодным, как дыхание смерти, и тяжелым, будто в нем скопилась вся скорбь мира. Он вернулся в кабинет и поднес его к креслу, где только что сидела Василиса.

Поверхность зеркала сначала пошла рябью, как вода, в которую бросили камень. Затем из глубины его начала подниматься багровая дымка, клубящаяся, как кровь в воде. Дымка сгустилась, обретая очертания чудовищной, беззубой (но оттого не менее страшной) пасти, извергающей безмолвный вопль голода. Зеркало в его руке завибрировало, источая леденящий холод, от которого заломило кости. Кощей нахмурился. Такой силы, такой концентрации первобытного, неутолимого голода он не встречал… дай бог памяти, веков пять. Или шесть. Это было не просто проклятие. Это была поэма, написанная самой Тьмой. Мрачный, но, несомненно, талантливый шедевр.

«Интригующе, – пробормотал он, убирая артефакт. – Чьих рук это творение? И каков был мотив? Просто желание насолить конкурентке кажется слишком… мелким для такого размаха».

В его памяти, острой, как осколок льда, всплыл образ Ядвиги Игоревны Пакостиной, эксцентричной владелицы сети «эко-лавок» «Лесная Благодать» (в народе – «Ягина Отрада»). Эта дама, с ее любовью к ярким платкам, гироступе и весьма специфическим «натуральным продуктам», безусловно, была ведьмой. Старой, опытной, и, как он помнил по паре случайных пересечений на ниве столичного магического бомонда, невероятно злопамятной. Но чтобы создать такое…

Кощей задумчиво потер переносицу. Дело обещало быть не только сложным, но и рискованным. А значит, и потенциальная выгода – в виде уникальных знаний, редчайших ингредиентов для его вечной диеты или просто возможности размять затекшие от скуки магические мускулы – могла быть весьма существенной. Его не-сердце, если бы таковое имелось в его груди, пропустило бы удар. А так – лишь знакомый холодный огонек предвкушения вспыхнул в глубине его древних глаз.