– Они были инструментами, Варен. Сломанный инструмент выбрасывают, чтобы он не поранил руку при следующей работе. Сенат Теней опасен своей скрытностью. Оставленный в живых шпион или раненый убийца – это нить, которая приведёт к нам новых врагов, возможно, более подготовленных. Жестокость – это тоже инструмент. Иногда – самый эффективный.

– Но грань… – Варен покачал головой, его лицо омрачилось. – Грань между эффективностью и… чудовищностью. Она тонка. Скверна внутри тебя… она питается этим? Этой жестокостью? Ты уверен, что всё ещё контролируешь её, а не она направляет твою руку?

– Я контролирую то, что необходимо контролировать, – голос Мерунеса был ровным, почти безжизненным. – Скверна – это Хаос. Я придаю ему форму и цель. Мою цель. Сентиментальность – это слабость, которую использовали те, кто правил до меня. Они жалели, сомневались, искали компромиссы – и мир сгнил под их руками. Я не повторю их ошибок. Чтобы перестроить этот мир, нужно сначала сломать старый до основания. Безжалостно.

Элара, сидевшая неподалёку и чинившая свой импровизированный костыль, подняла голову. Её взгляд был внимательным, лишённым страха, который она испытывала раньше, но полный напряжённого интереса.

– Контролируешь Хаос… Первые, о которых я читала, Мерунес, они тоже пытались. Они верили, что могут управлять изначальными силами. В К’Тар я видела схемы… они не просто использовали энергию, они пытались переписать законы реальности. Но Хаос… он не терпит клетки. Он либо вырывается, либо извращает саму клетку. То, что случилось с ними… и то, что ты называешь Скверной… возможно, это две стороны одной медали? Одной ошибки?

– Возможно, – Мерунес не отводил взгляда от горизонта. – Но я – не Первые. У меня есть то, чего не было у них. Опыт поражения. И Скверна внутри меня. Я знаю своего врага. И своего союзника.

– Союзника? Хи-хи! – внезапно раздался голос Бормотуна, который до этого с увлечением строил башенку из замёрзших комьев земли. – Называть это союзником – всё равно что называть голодного волка своей болонкой! Он будет вилять хвостиком, пока ты его кормишь… а потом откусит тебе руку по самое не хочу! Но не бойся! – он подпрыгнул и хлопнул Мерунеса по плечу (тот даже не вздрогнул). – Пока ты интересен, пока ты устраиваешь фейерверки вроде того, что был в лесу, – ты в безопасности! Ну… относительно!

– А что ты знаешь об этом Леднике, Бормотун? – спросила Элара, игнорируя его паясничание. – Кроме того, что он «шепчет»? Что за «Искры»?

– Искрыыы? – протянул безумец, закатывая глаза. – О, это просто крошки! Крошки от большого пирога творения! Когда мир только пекли, некоторые кусочки теста упали на пол! Очень энергичные кусочки! Некоторые – горячие, как поцелуй дракона, другие – холодные, как сердце налогового инспектора! Порядок и Хаос в чистом виде! Первые пытались их собрать, сделать из них… эээ… бусы? Или суп? Но не успели! А ледник этот… он как старый сундук, где всё это добро лежит и… шепчется! Жалуется на сквозняки и скуку! – он понизил голос до таинственного шёпота. – Но будьте осторожны! Сундук-то не пустой! Там живёт старый ворчун, который не любит, когда трогают его сокровища! Очень… щекотный тип!

Его слова, как всегда, были смесью абсурда и, возможно, важной информации. Элара хмурилась, пытаясь отделить зёрна от плевел, и что-то быстро записывала. Варен лишь тяжело вздохнул, его недоверие к Бормотуну только крепло.

Через день пути они увидели его. Шепчущий Ледник. Он отличался от обычных гор льда, которые им приходилось видеть. Он был колоссален – стена сине-зелёного льда, уходящая вверх, теряясь в облаках, и простирающаяся на многие километры в обе стороны. Но главное – он был живым. В его толще мерцали и переливались огни – те самые Искры, о которых говорил Бормотун, – похожие на пойманные звёзды или сердца неведомых существ. И от ледника исходил постоянный, низкий, многоголосый шёпот – не звук ветра, а именно шёпот, словно тысячи голосов одновременно бормотали что-то на древнем, забытом языке. Этот звук не просто слышался ушами – он проникал прямо в разум, вызывая лёгкое головокружение и тревогу. Воздух вокруг ледника был наэлектризован, волосы вставали дыбом, а на металлических предметах проскакивали синие искры.