– Нет, – шепчу я в ответ. – И говори тише.

– А в кого-то веришь? – хмурится она.

Целую минуту я решаю, что ей ответить, потому что не уверен, что меня поймет шестилетний ребенок.

– Я верю в себя, – наконец отвечаю я.

За последние несколько недель Кора периодически мне рассказывала что-то о себе, но она открывалась лишь на самую малость, а потом снова уходила в себя. Видимо, держать свои мысли при себе ее заставляет что-то похуже страха.

Однажды она рассказала мне, что ее родителей больше нет, и я решил, что они либо бросили ее, либо умерли. Когда я ответил ей, что у меня тоже больше нет мамы, Кора обняла меня, и мне это понравилось. Этот физический контакт разительно отличался от приставаний моего отца или шлепков моих приемных родителей, которые думали, что так смогут исправить меня.

Теперь Кора хихикает, и мисс Пирсон все-таки оборачивается. Она сверлит нас долгим недовольным взглядом, и девочка прижимается ко мне.

Я пытаюсь не улыбнуться, и мне удается сохранить невозмутимое выражение лица, пока мисс Пирсон сердито смотрит на меня. Довольно быстро она оставляет нас в покое и отворачивается.

Это потому, что на скамьях позади нас полно народа. Сегодня День семьи – массовая рекламная акция для того, чтобы кого-нибудь из детей усыновили.

Я вздыхаю, когда священник начинает говорить что-то о спасении, понимая, что сейчас он начнет внушать кучке детей, что наши души могут быть спасены, если мы будем просто молиться.

Вот уж вряд ли.

– Я тоже не верю в Бога, – шепчет Кора через несколько минут. – Но мне нравятся греческие боги.

– Что? – от удивления я поднимаю бровь.

– Зевс, Аид и Пойзан.

– Кора! – злится мисс Пирсон. – Тихо.

Девочка хнычет и сползает ниже под скамейку, пытаясь стать невидимой; покачав головой, я тяну ее за руку. Некоторые взрослые хмуро смотрят на нас, пока мы встаем со скамьи и идем по проходу к задней двери, но Кора просто сияет. Никто нас не останавливает, потому что я довел практически до совершенства свой образ неприкасаемого. Мой взгляд говорит: «Тронь меня и умрешь». Ну, может, не умрешь, но получишь серьезную травму, потому что я ударю так сильно, как только смогу. Единственный, кто не поддается этому взгляду, – мисс Пирсон.

Пройдя через вестибюль, мы выходим на залитую солнцем лужайку, на одной стороне которой находится наш приют, а на другой – парковка, заставленная машинами. Над дверьми главного здания Святой Терезы кто-то повесил большую табличку «Приветствуем семьи».

Выйдя из часовни, Кора с облегчением вздыхает. Она откидывает голову назад и закрывает глаза, но при этом продолжает уверенно шагать за мной, словно верит, что я не поведу ее к краю обрыва или что-то в этом роде.

Странно.

– Посейдон, – внезапно говорю я.

Она открывает глаза, только когда мы оказываемся под деревом. Я опускаюсь на траву, и девочка плюхается рядом со мной. Мы скрываемся в тени, и солнце больше не освещает ее кожу.

– Не Пойзан, а Посейдон, – хихикаю я. – И что ты о них знаешь?

– У Зевса есть молния. – Кора наклоняется вперед и горстями загребает землю вместе с травой, а затем раскрывает ладони и позволяет ветерку сдуть часть земли. – У Пойзана вода.

– А у Аида?

– Он – царь подземного мира, где находят приют заблудшие души, – улыбается она. – Я думаю, он мой любимый бог.

– То есть тебе нравится дьявол?

Иногда я совершенно ее не понимаю.

Забудьте о том, что я только что сказал! Я никогда ее не понимаю!

Она приподнимает плечо, поправляя лямку комбинезона, хотя сегодня мисс Пирсон опять пыталась одеть ее во что-нибудь приличное. Например, в одно из платьев, которые были у Коры, когда она сюда приехала, или свежую футболку без пятен. На удивление, несмотря на возраст, Кора чертовски аккуратна, и ее комбинезон выглядит совершенно новым.