Вечером, ближе к закату, она решила выпустить ворона из заключения и дать немного прогуляться по квартире. Дверь на кухню она предусмотрительно закрыла, спрятала клавиатуру и всякие мелочи в ящик, чтобы не привлекали внимания, попрятала еду. Пустую коробку, чтобы, если что, загнать птицу туда, держала наготове. Аня не очень понимала, что ей делать, как не навредить. В конце концов, у неё никогда не было даже попугайчиков, что уж говорить о воронах!

Поначалу всё шло неплохо. Птица посидела на спинке компьютерного стула, вновь поклевала стойки для дисков, в полёте ляпнула на диван, но в остальном проявляла чудеса благовоспитанности. За окном темнело, Ане казалось, что теперь-то её новый питомец должен начать успокаиваться, готовиться ко сну, и она может пойти привести в порядок ванную. Но не успела она домыть испачканные полы, как из комнаты донёсся истошный птичий вскрик. Аня бросилась на помощь и увидела, что ворон спустился на пол и сидел там, нахохлившись. Он больше не каркал, не бил крыльями, но казался больным и вялым. Надежда, что можно будет обойтись без ветеринара или потратить на него поменьше, рассеялась как дым.

Всё так же внезапно ворон распахнул крылья, наклонил голову и начал трястись и дёргаться, сопровождая эти странные движения новыми воплями. Аня оцепенела.

– Вот только припадков мне не хватало, – пробормотала она себе под нос, и птица вновь, словно поняв её слова, успокоилась, затихла.

Аня стащила с кресла клетчатый флисовый плед, растянула, чтобы было поудобнее, и, приговаривая ласковым голосом, подхватила ворона с двух сторон и усадила в коробку. Она боялась, что в комнате птица ударится обо что-нибудь головой или крыльями.

Птица вновь забилась в загадочном приступе. На этот раз он длился дольше предыдущего, но кончился так же резко и внезапно.

За окном разгорался удивительной красоты закат. Если Аня за что-то и любила свою новую квартиру, так вот за такую возможность наблюдать за разворачивающейся перед ней панорамой: окнами соседних домов, сверкающими на солнце, переливами алого и золотого, синими и фиолетовыми подбрюшьями облаков, лесопарком, чернеющим на горизонте.

Сейчас ей было не до того. Она бросила на небо короткий взгляд и вернулась к компьютеру. С клавиатурой пришлось повозиться, система грузилась слишком долго, а птицу ещё раз скрутил и резко отпустил приступ. Аня в сердцах пнула системник. Он ответил ей злобным гулом.

Аня замерла в ожидании следующей серии вскриков и подёргиваний, но ворон в коробке вдруг успокоился, как будто повеселел и принялся чистить перья. Компьютер всё ещё продолжал загружаться. Аня подумала, что, если она сейчас отойдёт на минуту и сделает себе чаю, чтобы не беспокоиться, ничего страшного не произойдёт.

Она успела залить кипятком чайный пакетик, когда из комнаты донёсся громкий и отчаянный, почти предсмертный вопль. Машинально схватив кружку, она кинулась к дверям.

Птица билась и скреблась в коробке, будто неведомая сила выворачивала ей все суставы, в коротких промежутках вскаркивая, уже не так громко, но всё так же болезненно.

Коробка треснула внезапно и с таким оглушительным звуком, что Аня окаменела, обратилась в соляной столп. Ворон исчез. На полу посреди комнаты стоял на четвереньках худой голый мужчина, белый и абсолютно беззащитный.

Покрепче зажмурившись, Аня быстро и широко распахнула глаза. Незнакомец остался на месте.

За эти дни Андрей так и не понял, когда ему бывает хуже – ранним утром, где-то за полчаса до рассвета, когда все суставы ломит, а внутренности словно бы прокручивают через раскалённую мясорубку, а потом человеческое тело резко сжимается, заламывается и превращается в птичье, или вечером, на закате. Тогда он не ощущает боли или, точнее, не осознаёт её по-настоящему, зато потом, когда к нему возвращается человеческий разум, голова опухает и разламывается от мощной сенсорной перегрузки. Мир теряет яркость, кругозор схлопывается, тяжесть тела наваливается и пригибает к земле, запахи и звуки мешаются, а сознание заполняет поток слов и мыслей.