Батискаф причалил, и Яссен спрыгнул на берег.

– И тебе привет, Сэм.

Сэмсон Киту был более рослым, чем Яссен, осанист, с высоким лбом и орлиным носом. Он широко и от души улыбался, отчего в уголках глаз залегали морщинки, – точно так же, как и когда они с Яссеном были тощими пацанами на улицах Рани много оборотов назад. Тогда эта улыбка обещала, что дочка булочника отвлечется и они разживутся тремя медовыми батонами. Теперь же… Яссен не знал, чего ожидать.

Он достал металлическое перышко, блеснувшее на солнце.

– Что это значит?

– Только не говори, что не понял, – сказал Сэмсон, и Яссен, сощурившись, снова всмотрелся в фибулу.

Здесь, в ярком, переливающемся свете, он наконец разглядел, что это никакое не перо, а огонек.

– Ну конечно… – пробормотал он.

Они познакомились в Рани, оба сироты, голодные и никому не нужные. Яссен искал в пустыне безделушки на продажу, Сэмсон обчищал карманы. На вырученные деньги они вскладчину покупали еду, а когда не хватало – воровали. Вместе им удалось выжить.

Яссен чувствовал на себе внимательный, изучающий взгляд. Сэмсон, вероятно, испытывал то же удивление, которым всегда сопровождается встреча друзей детства спустя много-много оборотов.

Они стояли почти лицом к лицу, однако неловкое молчание словно тянулось откуда-то из глубин прошлого.

Вдруг батискаф громко зашипел, выпуская пар. Яссен и Сэмсон как один развернулись, выхватили оружие и прицелились в беззащитный аппарат.

Какое-то время они так и стояли, замерев. Затем уголок рта у Сэмсона дернулся в усмешке. Яссен и Сэмсон переглянулись, и в следующее мгновение оба в голос расхохотались. Знакомый с детства смех оживил сухую тишину и растопил лед недоверия.

Не прекращая улыбаться, Сэмсон убрал пульсер в кобуру, затем поцеловал три сжатых пальца и приложил их ко лбу Яссена: так по обычаю раванцы приветствовали родных и близких.

– Кассиан, как же я скучал.

«Кассиан». Яссен сглотнул. Так звучал его позывной у арохассинов вплоть до Сэмсонова побега. Продолжать использовать это имя после, зная, что любимый голос его никогда больше не произнесет, было невыносимо.

– Ты не забыл, – сказал он.

– Я много чего о тебе помню.

Они стали подниматься по каменной тропе, что вилась вдоль склона, поросшего соснами-ретеринами, чьи бархатистые стволы и рыже-бурая листва переливались на солнце. Сверху порхал горный жаворонок, заливаясь трехзвучной трелью. В этих горах добывали руду джантарцы, но Яссен нигде не видел ни одной уродливой вышки.

– Я выкупил всю землю отсюда до ближайшей вершины, – сообщил Сэмсон, как будто прочитав его мысли.

– И никто… ничего не сказал? – поразился Яссен.

– Не глупи, Касс, конечно же нет. Взамен мои солдаты охраняют рудники на северном хребте. Впрочем, работенка непыльная. Я даже обустроил небольшую базу неподалеку – своего рода тренировочный лагерь. Покажу как-нибудь.

– Что-то ты недоговариваешь, – сказал Яссен, вглядываясь в лицо старого друга. – Не припомню, чтобы король Фарин отличался щедростью.

Сэмсон не повернул головы, но губы его расплылись в улыбке.

– Ты как всегда наблюдателен.

Подъем стал круче; у Яссена начали ныть икры. Но тут они с Сэмсоном достигли вершины, и перед его взором во всем ошеломительном великолепии возник дом.

Великанских размеров здание больше напоминало дворец, нежели усадьбу наемника, пусть и успешного. Целиком выстроенное из джантарской стали и черного сешарийского мрамора, оно обнимало гору, будто раскинувшее крылья мифическое чудище.

– Ты что, целую гору себе в дом вделал? – удивился Яссен.

– Добро пожаловать в Чанд-Махал, Касс, – произнес Сэмсон.