Был у этих троих еще один друг – Данил Шкатулкин, который не совсем вписывался в местную секту, и которого компания нередко вспоминала, зачастую говоря о нем так, будто бы он умер, хотя все они переписывались с ним как минимум раз в неделю, и все указывало на то, что он жив. Еще в средней школе он решил, что станет архитектором и уедет жить в Петербург, город, в котором умер Акакий Акакиевич, Раскольников едва не сошел с ума, а Евгений из Медного всадника – благополучно сошел. Ни Лера, ни Женя, ни Леша не могли понять, как можно променять солнечный Владивосток на Питер, но Данил по ночам тайком рассматривал фотографии Петербурга под одеялом и вздыхал.

– Что с него взять, с этого Данила…– добавил Рождественский. – Петербург! Я тоже не понимаю, чего все туда так рвутся. Был я в этом вашем Петербурге, ничего интересного там нет. Центр красивый, ну так и у нас центр красивый, от города отъезжаешь – божий страх, ну так и у нас божий страх! Только вот у нас солнце светит, и сумасшедших поменьше встречается. Ой, в Петербурге ведь еще и этот проклятый Сновидцев учится!

– Это сын подруги твоей мамы? – спросил Зимовец.

– Да, наверное, так можно сказать. Он учится в медицинском и, как говорят, не нарадуется. Иными словами – я его не знаю, но иногда мне хочется разбить ему…

– Как вы надоели. – перебил Придыбайло. – Все про учебу.

– Хорошо, давайте обсудим карт. – сказал Зимовец. – Только сначала мы сделаем селфи с этим креслом и отправим его Данилу. – он подошел к креслу и поманил всех к себе. – Давайте сюда, Придыбайло, ты тоже обязательно!

Они сделали фотографию раза с четвертого, потому что никак не могли поместиться в кадр. В конечном итоге, получился очередной рыбий глаз, где у всех были огромные лбы и дурацкие лица. Ни одной нормальной фотографии ни у одного из них в галерее не было, поэтому, когда они состарятся, их внукам, если таковые появятся на свет, придется лицезреть уникальный фотографический жанр двадцатых годов. И они никогда не узнают, как их бабушки и дедушки выглядели в молодости. Или, что еще хуже – подумают, что эти фотографии совершенно правдивы, как многие нынешние дети думают, что в Советском Союзе все было черно-белым.

– Предлагаю теперь обсудить бюджет. – Зимовец важно сел на табуретку и скрестил пальцы рук. – По нашим с Придыбайло расчетам, нам предстоит потратить около… – он задумался. – Блин, я забыл, сейчас найду в заметках… Короче, двигатель мы уже нашли. Нужно только списаться с продавцом и забрать его…

– Подождите. – перебила Лера. – Вот только давайте не как всегда! Считать деньги вы умеете, я знаю, только вот зачастую, потратив миллионы на какую-нибудь хрень, мы даже не приступаем к реализации замысла, потому что всем резко становиться лень…

Рождественский отвел глаза.

– …Чтобы убедиться в серьезности намерений Придыбайло – продолжала Лера, – я предлагаю сперва раздобыть тележку, а то мы сейчас как обычно купим двигатель, бросим все через день, потом через месяца три об этом двигателе вспомним, а Придыбайло его уже пропил. Лучше он пусть тележку пропивает.

– Да почему же сразу пропивает? – возмутился Придыбайло.

– Что ж, тогда нужно выбрать день. – сказал Рождественский. – И откуда мы будем тележку укатывать? Из Реми?

– Тележки. – поправил Зимовец. – Умоляю, давайте две. Раз уж такое затеяли, давайте пойдем во все тяжкие. Сделаем корпус побольше.

– Можно хоть десять. – иронично ответил Придыбайло, показав большой палец. – Укатывать можно из Реми. А можно из Самбери, как хотите, и так и так придется катить в гору. Выбирайте любой день, я могу хоть завтра!