Конструкция Мария Судьбинская

Эффект Придыбайло

Из подъезда пятиэтажной хрущевки, придерживая лямки рюкзака, вышел молодой человек. Его зовут Евгением Рождественским, и вот уже два года он не может вспомнить, на кого он учится.

Рождественский толком не знал, когда именно позабыл название своей специальности, потому что в один момент жизнь его превратилась в туманное маковое поле, бесконечное и неясное. Он даже не пытался ползать или барахтаться в нем – пока что все было не настолько плохо, чтобы предпринимать излишние усилия, а вспоминать, где он учится у него не было ни желания, ни необходимости.

Рождественскому было девятнадцать лет, и он обладал весьма приятной наружностью. У него было длинные, до плеч, мягкие, каштановые, вьющиеся волосы, достаточно острые черты лица и на вид пугливые, но внимательные темно-карие глаза. Его не слишком заботил его внешний вид – носил он что попало, но не забывал расчесываться, потому что знал, что кудри – это его главное достояние, пленяющие, как он надеялся, не только малолетних девочек, но и ровесниц. Женя был слеповат, и потому носил очки.

Ноябрьский ветер пронзал кости и суставы. Рождественский потер ладошки, спрятал руки в карманы и поджал пальцы ног – ему давно стоило достать свою зимнюю обувь и наконец переобуться, но лезть на шкаф, где стояла коробка с его ботинками, каждый раз было очень лениво. Осень во Владивостоке короткая – сначала лето, а потом практически сразу, без всякого предупреждения, наступает зима.

Рождественский внимательно осмотрел опустелый двор, абы кого не встретить. Ему хотелось поскорее добраться до своей гостинки, чтобы в тишине и спокойствии съесть пирожки, которые он нес в рюкзаке. Его любимая бабушка только что пожарила их и с любовью запихала пару штучек в контейнер Жене «в добрый путь» до соседнего дома.

Именно пирожки тревожили Женю – он боялся, что за пределами безопасных территорий, в виде его гостинки и бабушкиной квартиры, они могут исчезнуть. Словно скрываясь, он зашагал в сторону дома. Но позади, как назло, раздался голос:

– Рождественский!

Женя вздрогнул и едва не отскочил на другую сторону двора, как котенок, которого неожиданно ткнули в бок. Он обернулся – позади него стояла высоченная и широченная фигура – это был никто иной, как Паша Придыбайло, его знакомый, человек, обладавший легендарной славой во всем дворе – как-то в седьмом классе ему удалось сделать солнышко на железных качелях, которые оторвались в процессе и вместе с Пашей Придыбайло приземлились на асфальте. К сожалению или к счастью, это единственное, чем Придыбайло был известен, но детская площадка давно опустела, детишки на ней вымерли, уехали либо превратились в особей, подобных Рождественскому, так что чтить авторитет Придыбайло осталось некому.

Паша и сам превратился в «особь постарше». Когда Придыбайло перестал походить на безобидного придурка, а приобрел черты более грубоватые, он казался трижды отсидевшим в колонии строгого режима уголовником, хотя в эмоциональном и интеллектуальном плане он ничуть не изменился с момента инцидента с качелей. После окончания школы Придыбайло пропал с радаров – он чудом поступил в колледж, и где-то за кадром чудом окончил его, а когда ему вручили подставку под кофе в виде диплома, Паша вновь вернулся во двор и вот уже как пару лет ищет «нормальную работу».

На деле безработный Придыбайло фантомом бродит по пустому двору и колупается в разбитых машинах друзей своего отца. Рождественский уже пару месяцев как не видел его. Окна квартиры, где теперь жил Женя, и подъездная дверь его дома выходили на обратную от двора сторону.

Рождественский и Придыбайло крепко пожали друг другу руки.

– Рождественский! – Придыбайло улыбнулся во все свои желтые, как солнце, зубы. – Тысячу лет тебя не видел! Как поживаешь, какие новости?

– Потихоньку. – ответил Рождественский, отводя глаза и стараясь казаться как можно менее интересным. – Учеба, что еще сказать…

– Чего-то я тебе возле дома в последнее время совсем не вижу.

– Так я же переехал.

На лице Придыбайло промелькнуло искреннее удивление.

– Как переехал? – спросил он, явно не веря. – Куда?

Рождественский вздохнул.

– В соседний дом, – ответил он обреченно. – снимаю гостинку. – он запнулся. – У маминой знакомой…

– И давно? – Придыбайло похлопал глазами.

– Два месяца как.

– Ух ты, так ты теперь у нас самостоятельный, ну, это похвально, Рождественский, похвально! А еще новости какие?

Рождественский не заметил, как начал медленно идти, а Придыбайло увязался за ним.

– Какие новости? – ответил Рождественский. – Ночью с друзьями общаюсь, играем. Ничего не происходит, все чем-то заняты. Я на остров каждый день езжу, а Зимовец, зараза, пешочком в университет ходит. Ты сейчас где-нибудь работаешь?

– Неа, меня со склада выгнали месяц назад. Даже рассказывать не буду почему.

– Почему?

– Да я с Каштановым поспорил, что смогу десять огромных ящиков поднять, и я поднял! Только споткнулся, ящики упали, стеллажи повалили, ну и весь склад нахер этим самым, как его… Эффектом бабочки снесло… Ой, нет, эффектом домино! Или не им… Короче, господи, одна полка упала, а за ней и другие упали, Рождественский. Ну и все, уволили меня, зато Каштанов мне пятьсот рублей теперь должен. – Придыбайло самодовольно улыбнулся.

Паше Придыбайло было двадцать два года. По образованию он был повар-кондитер.

– Понятно. – сонно ответил Рождественский, зевнув. – Ну ладно, я домой пойду, раз дошли уже…

Они действительно стояли у подъездной двери дома Рождественского. Вокруг не было никого – пустота и лишь один воющий ветер, однако с пригорка открывался вид на более оживленную улицу – по ней ездили и сигналили машины, бегали люди, постоянно зажигался светофор. Рождественский вгляделся в беспокойный пешеходный переход, по которому ему приходилось ходить каждое утро, вновь развернулся и уже было собрался уходить.

– Эй-эй, ты куда!? – закричал Придыбайло. – Нет, Рождественский, так не пойдет! Значит ты теперь один живешь, а свою холостякскую конуру мне до сих пор не показал! Дай я зайду буквально на пять минут, посмотрю, как ты там устроился!

Рождественский стиснул зубы – ему просто хотелось спрятаться у себя дома, но от Придыбайло уже было не отвязаться. Он осознавал риски. Придыбайло – человек совершенно бесцеремонный и нетактичный, поэтому главное – не показывать ему пирожки, о которых Рождественский мечтал всю дорогу, а не то Паша сожрет все до последнего.

Конура Рождественского была на первом этаже, Женя открыл нужную дверь, и они с Придыбайло вошли в квартиру.

– Слушай, ну неплохо тут у тебя! – восхищенно сказал Придыбайло, едва не забыв разуться. – И компьютер ты, я вижу, перетащил, и холодильник есть, ну так а больше ничего и не надо!

Гостинка, где уже целых два месяца проживал Рождественский, была обернута желтыми узорчатыми обоями. В ней присутствовали кухонная ниша и кровать, а еще кофейный столик и целая табуретка. Здесь выделялось окно с широким подоконником, куда Рождественский поставил компьютер и монитор, сместив кактусовую пальму, жившую здесь задолго до него, в самый угол. Рядом с подоконником стояло игровое кресло, очевидно, неместного происхождения, у шкафа таились три гитары – одна акустическая и две электрические.

Придыбайло вальяжно подошел к холодильнику и распахнул его еще до того, как Рождественский успел возмутиться. Магнитики задрожали, но не попадали.

– Там ничего нет. – заранее сказал Рождественский.

– Как нет? Ты посмотри: тут у тебя сгущенка недоеденная! Господи! Тут даже есть кусок сыра!

– Положи сыр, Придыбайло! – Рождественский одним движением отобрал у Придыбайло сыр. – Я знал, что так будет!

– Как будет?

– Так, что ты придешь и сожрешь последние остатки моей еды! Отошел от холодильника! Быстро! – Рождественский закрыл собой холодильник.

– Да ты бы хоть чаю налил.

– Налью! Ты главное руки не распускай!

Придыбайло поднял руки и отошел в сторону, запнулся об табуретку и, пользуясь случаем, присел на нее. Рождественский поставил чайник, не сводя глаз с гостя и переживая за свои пирожки, таившиеся в рюкзаке, и помидоры черри, которые успешно спрятались от Придыбайло в глубинах холодильника, но в любой момент могли быть запросто им найдены, стоило хозяину на секунду отвлечься.

– Какой-то ты грустный, Жень, – сказал вдруг Придыбайло. – хотя у тебя в холодильнике еще целая сгущенка, ну, точнее, половина… Это из-за острова, да?

Чайник вскипел, и Рождественский нехотя достал сгущенку с хлебом.

– Слушай, Рождественский, – начал вдруг Придыбайло, намазывая сгущенку на хлеб. – А ты в детстве случайно не мечтал на карте покататься?

– На карте? – переспросил Рождественский.

Придыбайло откусил кусок хлеба, измазался сгущенкой и продолжил говорить с набитым ртом:

– Ну да, на гоночном карте. Ну мечтал же, было такое, да?

Рождественский не помнил, чтобы он особенно интересовался картами в детстве, но, наверняка, предложи ему такую авантюру, он бы, как и каждый нормальный мальчик, не отказался.

– Ну предположим. – Ответил он. – А ты что, карт где-то нашел?

Придыбайло махнул рукой:

– Не, я думаю сделать круче. Прикинь собрать карт самим. Это не должно быть так сложно. Нам бы только двигатель от мотоцикла, нет, лучше от квадроцикла, раму спаять… Из тележки магазинной. Ну колеса прикрутить и все, получается… Потом мы бы его покрасили и наклеек бы налепили! И гоняли бы по двору!