В целом политика власти по отношению к печати в данном случае носила противоречивый характер. От предварительной цензуры освобождались только столичные периодические издания и книги большого объема, то есть большого количества изданий цензурная реформа 1860-х годов не коснулась.

Кроме того, власть не хотела выпускать из своих рук рычаги управления печатью. Эта проблема решалась двумя путями. Во-первых, издавалось большое количество циркуляров, распоряжений, секретных инструкций, которые вводили дополнительные запреты, продиктованные политической конъюнктурой. Во-вторых, вместо применения заложенного во Временных правилах потенциала судебной ответственности использовалась система административных предостережений, приостановок и запретов изданий, а также различные меры экономического характера: введение большого денежного залога для неподцензурной печати, наложение запрета на печатание частных объявлений и рекламы для неугодных печатных органов, субсидирование проправительственных изданий.

«При системе административного произвола печать лишена была четко установленных законом границ своей деятельности», – делает вывод Р. И. Бурлакова^>150. К такому же выводу приходит и Т. Л. Полусмак: «Фактически русской печати не было дано право жить по закону. Никогда цензурные уставы не оставались буквой закона, так как со дня их введения в действие они дополнялись всякого рода инструкциями и циркулярами, нередко нарушающими и даже отменяющими основной цензурный закон»^>151.

Непоследовательность политики по отношению к цензуре приводила к тому, что на протяжении XVIII–XIX веков «периоды усиленного политического контроля и цензурного террора сменялись периодами временного ослабления цензурных тисков»^>152, цензурные реформы сменялись контрреформами, введение судебной ответственности с возможностью оправдательных приговоров порождало косвенные способы давления на прессу.

В то же время нельзя отрицать, что в рамках цензурного законодательства были выработаны разнообразные виды и формы осуществления цензуры, нацеленные на охрану основ государства, его институтов, ограничение свободы слова и доступа к различного рода информации. В этом смысле цензура в ее нормативном проявлении (охрана государственной, военной тайн, тайны личной жизни) стала важным элементом управленческой функции государства. Основным направлением здесь оставалась борьба с инакомыслием в печати, для чего власть использовала, главным образом, административные и уголовно-правовые методы.

Наверное, один из главных вопросов, который нельзя обойти при исследовании цензурной политики Российской империи, – это вопрос об эффективности деятельности цензуры.

Большинство исследователей российской цензуры XVIII–XIX веков, которые задаются этим вопросом, приходят к выводу о том, что тщательно разработанный цензурный механизм не смог выполнить свои функции.

Например, изучавший историю цензуры в первой трети XIX в. Ю. Г. Оксман писал о провале цензурной политики в России на основании того, что запреты на приобретение и распространение запрещенных сочинений не были достаточно эффективными и повсеместно нарушались^>153.

Подобную точку зрения о том, что «литература, разжигавшая нежелательные настроения, проникала в страну вопреки всем препонам», мы встречаем и в книге зарубежной исследовательницы М. Тэкс Чолдин, посвятившей свою книгу изучению деятельности комитета иностранной цензуры. Она ссылается на слова барона Корфа, игравшего главную роль в развитии цензурного аппарата, начиная со времен Николая I вплоть до окончания периода реформ: «Всякому известно, что при постоянном у нас существовании иностранной цензуры нет и не было запрещенной книги, которой нельзя было достать … когда мы более всего озабочиваемся ограждением нашей молодежи от доктрин материализма и социализма, трудно указать студента или даже ученика старших классов гимназий, который бы не прочел какого-нибудь сочинения…»