Уродство морды превосходило обычное звериное. Это могло быть лицо древней злой мумии, оживлённой демонической жизнью. В этих отвратительных чертах расширенные глаза злоумышленника, казалось, уловили сквозь тень охватившего его безумия, слабое и ужасное сходство с рабом Тот Амоном. Затем циничная и самодостаточная философия Аскаланте покинула его, и с жутким криком он испустил дух прежде, чем эти слюнявые клыки коснулись его.

Конан, стряхивая капли крови с глаз, застыл на месте. Сначала ему показалось, что над искалеченным телом Аскаланте стоит огромная чёрная гончая, но когда зрение прояснилось, варвар увидел – это не гончая и не бабуин.

С воплем, подобным эху предсмертного крика Аскаланте, киммериец отскочил от стены и встретил прыгающее чудовище ударом топора, в котором была вся отчаянная сила его перенапряжённых нервов. Летящее оружие со звоном отскочило от скошенного черепа, который должно было размозжить, а короля ударом гигантского тела отбросило через половину зала.

Слюнявые челюсти сомкнулись на руке, которую Конан вскинул, чтобы защитить своё горло, но чудовище не предприняло ни малейшей попытки вцепиться мёртвой хваткой. Из-за искалеченной руки оно дьявольски впилось взором в глаза короля, в которых начал отражаться тот же ужас, что был в мёртвых глазах Аскаланте. Конан почувствовал, как его душа съёживается и начинает выходить из тела, тонуть в жёлтых колодцах космического ужаса, призрачно мерцающих в бесформенном хаосе, разраставшегося вокруг него и поглощал всю жизнь и здравомыслие. Эти глаза увеличились и стали гигантскими, и в них киммериец узрел реальность всех бездонных и богохульных ужасов, таящихся во Внешней Тьме бесформенных пустот и тёмных пропастей бескрайней ночи. Он открыл окровавленные губы, чтобы выкрикнуть всю свою ненависть, но из его горла вырвался только сухой хрип.

Но ужас, который парализовал и уничтожил Аскаланте, пробудил в киммерийце неистовую бешеную ярость, граничащую с безумием. С невероятным усилием всего тела он бросился назад, не обращая внимания на агонизирующую боль в израненной руке, увлекая чудовище за собой. И вытянутая рука варвара наткнулась на нечто – распалённый безумием схватки разум распознал это как рукоять сломанного меча. Инстинктивно Конан схватил обломок и изо всех сил саданул, как человек, наносящий удар кинжалом. Сломанный клинок вонзился глубоко, и рука Конана разжалась, когда отвратительная пасть раззявилась, словно в агонии. Короля с силой отбросило в сторону, и, приподнявшись на одной руке, он, как в тумане, увидел кошмарные конвульсии чудовища; из огромной раны, оставленной сломанным клинком, хлестала густая кровь. И пока киммериец наблюдал, тварь прекратила сопротивление и лежала, судорожно подёргиваясь, уставившись вверх своими жуткими мёртвыми глазищами. Конан моргнул и стряхнул кровь с собственных глаз; ему показалось, что существо тает и распадается на осклизлую неустойчивую массу.

Затем до его слуха донёсся гомон голосов, и комната наполнилась окончательно проснувшимися придворными – рыцарями, пэрами, дамами, ратниками, советниками – все они что-то бормотали, кричали и мешали друг другу. Чёрные Драконы были уже рядом, обезумевшие от ярости, ругающиеся и взъерошенные, держа руки на рукоятях своих мечей и цедя сквозь зубы иностранные ругательства. Молодого офицера стражи у дверей никто не видел, и ни тогда, ни позже его не нашли, хотя и усердно искали.

– Громел! Волмана! Ринальдо! – воскликнул Публий, верховный советник, заламывая толстые руки среди трупов. – Чёрное предательство! Кому-то придётся ответить за это на виселице! Позовите стражу.