– Да, мне кое-что нужно. Мне нужна фотография папы.

Гробовое молчание. На меня косятся. Косятся аллигаторы. Косятся гремлины. Я выбегаю из-за стола и закрываюсь в своей комнате. Подростковые причуды, понимаете? Вы же знаете, что это такое.

Я складываю вещи в чемодан и слушаю кассету с голосом отца ― я расскажу о ней позже, но вы имеете полное право удивиться, почему эта кассета появляется в рассказе только сейчас. В комнату входит мама. Разумеется, без стука.

– Ты собираешься лечь спать с мокрой головой?

– Я не успела посушить волосы. Пришлось сбежать с соревнований.

– Сегодня были соревнования?

– Сегодня были соревнования.

– Прости, детка. Я так завертелась с этой твоей поездкой. И как?

– Золотая медаль!

Я вытаскиваю из-под одежды золотую медаль, висящую у меня на шее, и показываю маме. Она мило улыбается. Я изображаю полуулыбку, на сей раз не такую вымученную и натянутую. Мама улыбается глазами. Да, я вижу, что мама гордится мной. Я это вижу.

– Еще одна золотая медаль!

Как раз в тот момент, когда она собирается подойти ко мне ближе, я слышу знакомый звук, доносящийся из другой комнаты. Брат тяжело дышит. Помимо того, что он самый странный ребенок на планете, у него еще и астма. Астма, которая дает о себе знать всякий раз, когда мама решает подойти ко мне ближе. Мама расстроенно смотрит на меня ― ведь она относится к моему тринадцатилетнему брату как к хрустальной вазе. Я снова прячу медаль под футболку и говорю то, что, как я знаю, она хочет услышать:

– Иди к нему. Это всего лишь еще одна медаль.

Салту-Бониту

― Видел красного «Жука»[1]! ― кричит Рауль, как будто ему шесть лет, а не тринадцать.

– Ну, это уже не смешно, они все достаются тебе, ― с гордостью отвечает мама.

Рауль улыбается, а затем говорит единственную по-настоящему умную вещь, которую я когда-либо от него слышала:

– Это ты делаешь так, что они все достаются мне.

Это факт. Так происходит с тех пор, как он родился. Или, по крайней мере, с тех пор, как Раулю поставили диагноз «астма», ― ему достается все. Я, конечно, этого не помню: этот период в моей жизни ― как засвеченная кинопленка. Но в то же время эта пленка наполнена привнесенными моей матерью воспоминаниями, которые в основном состоят из истории о моем прыжке в бассейн и трехсот тысяч других воспоминаний о детстве и астме моего бесценного братика. Таких воспоминаний триста тысяч. А история, которая меня действительно интересует, не входит в это число.

Дома я никогда не выигрывала и никогда ни за что не выиграю. Я давно отказалась участвовать в этой игре. Дело в том, что Рауль действительно очень умный и умело, как никто другой, манипулирует своей астмой. Он использует ее как прямой и действенный инструмент власти. А я? Я плаваю. А еще внимательно слушаю голос отца ― как сейчас.

* * *
Из водицы вылезай-ка,
Ты давно не ел, не пил.
Ну, давай скорее, зайка ―
Наш любимый крокодил.
В крокодиле много лени,
Сытный ужин стынет, ждет.
За морщины на коленях
Мать твоя тебя убьет.
Словно маленькая птичка,
Крайне скупо рыбку ешь,
Без добавки худ, как спичка,
Словно ужин был не свеж.
Спи всю ночь, мой друг, спокойно,
Под кроватью монстра нет.
Сны пройдут потоком стройным.
Засыпай, потушен свет[2].
* * *

Мы на полпути в Салту-Бониту, и эти двое продолжают играть в поиск красных «Жуков» на дороге. Папин голос записан на кассету, которую я нашла среди маминых вещей. Думаю, он был музыкантом. Я узнала об этом после того, как продала несколько золотых медалей, купила плеер и прослушала эту кассету. Я представляла, как он записывал эту песню для меня. Может быть, я плохо спала или плохо ела. С детьми такое часто бывает. Да и кто еще в нашей семье, кроме меня, подолгу сидит в воде?