Дождь лил как из ведра, превращая вечерний город в размытую акварель. Ксения крепко держала руль, стараясь сосредоточиться на дороге. Дворники со скрипом метались по лобовому стеклу, едва справляясь с потоками воды. Впереди, в десяти метрах, горел зелёный свет светофора, приглашая проехать перекрёсток.

Неожиданно тишину салона разорвала мелодия звонка. На экране телефона высветилось: "Мама". Ксения тяжело вздохнула, чувствуя, как внутри всё сжимается. Этот разговор не будет приятным – она знала это наверняка. Но всё же ответила:

– Алло, мам.

– Ксюша, ну как корпоратив? – голос матери звучал обманчиво мягко, но Ксения уже слышала в нём знакомые нотки недовольства.

– Отлично.

– Почему так рано уехала?

– Соня заболела, еду к ней.

– А что ты надевала? – посыпались вопросы, словно град на стекло. – И куда ты сейчас едешь? Опять в свои разгромы?

Ксения сжала руль до побелевших костяшек. "Разгромы" – так мама называла её квартиру, её собственное пространство, купленное на заработанные своим трудом деньги. Нет, это была не роскошная студия в центре города, о которой мечтала мама для своей дочери. Это была небольшая квартира в спальном районе, но каждый её сантиметр был пропитан любовью и трудом.

Они с Соней сами делали ремонт, не нанимая рабочих. Красили стены, клеили обои, собирали мебель. Каждая стена хранила воспоминания о их смехе, спорах о цвете плинтусов и совместных перекусах на полу среди банок с краской. Это было её пространство, её мир, и она гордилась им.

– Мам, я уже говорила, это моя квартира, – Ксения старалась говорить спокойно, хотя внутри всё клокотало. – Я благодарна тебе и папе за всё, что вы для меня сделали, но… – она сделала паузу, подбирая слова. – Но мне не нравится, что ты каждый раз так говоришь о моём пространстве. Пойми, что мне хорошо там.

– Ну да, благодарна, – в голосе матери зазвучала явная ирония. – А кто тебе образование дал? Кто тебя кормил, одевал? Ты жила, ни в чём не нуждаясь! А теперь ты выбрала эти трущобы…

Ксения прикрыла глаза на мгновение, пытаясь справиться с нахлынувшим раздражением. В памяти всплыли десятки похожих разговоров. "Вот, Ксюша, посмотри, это платье стоило столько-то," – говорила мама, словно каждая купленная вещь должна была превратиться в вечное напоминание о долге благодарности.

А папа… папа всегда молчал. Он никогда не упрекал, не требовал ничего взамен. Просто был рядом – тихий, понимающий, надёжный. Ксения помнила, как он заходил к ней в комнату, когда она жила с родителями. Просто садился рядом, иногда не говоря ни слова, но одно его присутствие успокаивало лучше любых слов.

А когда она переехала, он стал приезжать к ней – всегда с пакетиком любимых пончиков и пачкой того самого английского чая, который привозил из командировок. Они сидели на кухне, пили ароматный напиток, и отец просто слушал её рассказы о работе, о планах, о мечтах. В его глазах она видела гордость, хотя он никогда не говорил об этом вслух.

Знал ли он об упрёках матери? Конечно, знал. Ксения не раз слышала их разговоры за закрытыми дверями спальни. "Я боюсь потерять её," – говорила мама. "Не дави на неё," – просил отец. "Не манипулируй чувством вины." Но у мамы было своё мнение, а отец… отец просто пожимал плечами и отмалчивался, не желая раздувать конфликт.

– Мам, я перезвоню, – резко сказала Ксения, прерывая бесконечный поток упрёков. – Мне нужно ехать.

Она нажала "отбой", чувствуя, как внутри всё кипит от несправедливости. Хотелось кричать, но вместо этого она начала набирать номер Сони. Нужно было узнать, как она себя чувствует, что именно…