– Понял.

Я с благодарностью посмотрел на Влада, и вновь меня поразило его перекошенное лицо.

– Влад, извини, а что у тебя с лицом?

Влад кисло поморщился.

– А-а… Видимо, тромб проскочил, что-то типа легкого инсульта.

– Инсульт?! И ты не лечишься, работаешь?!

– Да лечусь… И работаю, кому-то надо с вашими «остеохондрозами» разбираться. Некому работать, врачей грамотных не хватает: штат сократили в очередной раз, оптимизация по-российски… твою мать…

Это была наша последняя встреча.

«…Врач – это средство повышенной опасности. Встреча с врачом – это как выезд на автомобиле на встречку, никогда не знаешь, чем закончится. Твое здоровье не нужно никому, кроме тебя самого. Работа у нас такая, с болячками разбираться. Работу можно любить, можно ненавидеть, можно просто отбывать неизбежное общение с пациентом по принципу: «Ну чего пристал, видишь, я работаю, отвали». «Люди в белых халатах… у смерти на пути…», как там, в песне поется? Мифы все это, да и сама медицина – набор мифов. Любой диагноз – это, по сути, миф, возникающий в сознании врача после сбора анамнеза. А врач подсознательно будет искать ту болезнь, которую он знает и умеет лечить. И вот этот миф ставится в основу твоего лечения, как правило, совсем небезобидными препаратами. А врачи в свое оправдание такую формулу придумали: «Если лекарство не имеет побочек, оно неэффективно». Иногда удается угадать верное направление и помочь организму справиться с недугом, а чаще промахиваемся и лишь усугубляем болезнь. Живой организм – слишком сложная штуковина, не умеет медицина с ним обращаться, далеко не все понимает, но пытается лечить…» – я вспомнил эту «разоблачительную» тираду моего товарища, которого, увы, уже не было на этом свете, по дороге в районную поликлинику, куда все-таки решил обратиться за рецептом на снотворное. Сон – великий целитель, а последнее время я почти не спал.

Невролог, к которому я пришел на прием, видимо, с первого взгляда распознал мое депрессивное состояние и, выслушав просьбу, отправил к психотерапевту, соврав, – ну, конечно же, во благо, – что им запретили выписывать снотворные.

На двери кабинета висела табличка: «Психотерапевт, Вячеслав Алексеевич Грачев». Очереди, к счастью, не было. Я постучался:

– Можно?

– Да, пожалуйста, проходите, присаживайтесь, слушаю вас.

– Я на минутку, доктор. Невролог не хочет выписывать снотворное, говорит, что это только через вас. Доктор полистал медицинскую карту и пристально посмотрел на меня.

– А что вас беспокоит? Бессонница просто так не возникает.

– Это долгая история – длиною в жизнь – не хочу отнимать ваше время.

– Ну, минут 30 у нас есть, обычно этого хватает, расскажите вашу историю.

Я совсем не собирался выворачивать душу, даже перед психотерапевтом, хотя интерьер кабинета располагал к откровенности. Я впервые попал к психотерапевту и был немало удивлен: в кабинете стоял полумрак, окна были задернуты плотными шторами, за спиной психотерапевта располагался небольшой диван, в углу на журнальном столике красовался чайный сервиз, а у стены напротив стоял большой книжный шкаф, набитый книгами и… детскими игрушками. В глазах доктора читалась готовность помочь и даже что-то похожее на сочувствие. «А вдруг? – подумал я. – Вдруг этому доктору удастся найти корни всех моих проблем?». Это была соломинка, брошенная утопающему, и я ухватился за нее. Выговориться-то так хотелось.

Начал я, как полагается, с детства.

– В детстве я тянулся к музыке, к книжкам, но не модно это было, не для мальчика. Хлеба на этом не заработаешь. А сам я не понимал и стыдился себя за чувствительность излишнюю. Как же – мужиком хотел стать, как отец – морской офицер, воевавший с фашистами, как дядя – моряк-подводник, в конце концов, как сосед Генка, который за команду мастеров играл в хоккей.