— Да уж, представляю его реакцию. Это подействует как холодный душ, но и научит его точно, — кривит губы в усмешке фрейлина. — Ладно. Согласна. А Тогриса не предупредишь?

Вопрос очень правильный, и я надолго задумываюсь. В итоге всё же отрицательно качаю головой — не предупрежу. Да, это неэтично. Можно сказать, это своего рода подстава. Но гложут меня какие-то смутные подозрения в правдивости слов, которые я сегодня слышала. А вот такая контролируемая провокация со стороны Рильмины позволит мне проверить его чувства и убедиться. Я хочу быть на сто процентов уверенной в нём! Хочу, чтобы он, когда останется наедине с Рильминой, думал только обо мне. Представлял, что он со мной, а не с ней. Тогда и мне будет легче пережить этот момент.

Может, я ошиблась. Может, поступила глупо, но... Как говорится, не попробуешь — не узнаешь. Поэтому я и пробую, самым внимательным образом отслеживая малейшие изменения в выражении лица, позы и интонациях томлинца.

Недоумевающий взгляд в ответ на причитание Рильмины: «Ах, как же я сама на эту аграль заберусь?! Ферт Тогрис, вы мне не поможете?» и краткое ответное: «Рил! Помоги сестре». Лёгкую тень недовольства на лице, когда во время прогулки томлинка «случайно» касается его руки. И неприкрытое удивление, едва в ночной тишине раздаётся негромкое, но вполне отчётливое:

— Знаешь, я тут подумала, может, не так уж плохо быть фавориткой...

Это моя фрейлина с братом беседу ведёт. Мы с ней долго место и время выбирали, чтобы и звук не приглушался, и все действующие лица находились в нужных местах. Она с Рилом — в шатре, я с Тогрисом — прямо за ним, на берегу залива, а Вария с Ваймоном на прогулке в окрестностях.

Сковавшее принца напряжение я прекрасно чувствую, потому как сижу в его объятиях. Остаётся только проверить, что именно его беспокоит: само признание или моё присутствие при этом.

— Она влюблена, — тихо поясняю.

— Я знаю. — Ответ краткий и ничего не объясняющий. Поэтому я продолжаю:

— Ей будет очень больно принять, что у ваших отношений нет будущего.

— Лина...

Тогрис так резко переходит на неофициальное обращение, что я дар речи теряю. И способность двигаться. А потому очень быстро оказываюсь на мягкой пушистой поверхности ковра, закрывающего камни, и в тесной близости от мужчины, нависающего надо мной.

— Лина, ты о ней думаешь, а обо мне? Мне будет не больно? Быть с ней, а желать тебя...

Одна из рук, которыми он опирается на ковёр, чтобы оставаться надо мной, меняет положение. Скользит по моему телу вниз, к коленям, и сминает ткань юбки, подтягивая её выше. Тело же, лишённое опоры, опускается совсем низко, прижимая меня своим весом. Теперь мужчина опирается только на одну руку, ладонь другой гладит голый участок кожи на бедре, медленно поднимаясь всё выше. Я же, поражённая его действиями, лишь рот открываю в беззвучном протесте, который никак не может сорваться с губ. Ум в панике от того, что происходит, а вот тело... Оно без сомнения не желает отказываться от неприличного контакта.

А Тогрис и не думает останавливаться. Оставив ногу в покое, рука перемещается мне на плечо, жадным движением освобождая от ткани и его. А когда я всё же нахожу в себе силы и пытаюсь его с себя столкнуть, он просто ловит мою ладонь, чтобы жадно поцеловать. И прошептать, не отпуская:

— Знаешь, как часто я себя корил за то, что позволил развиться привязке у несовершеннолетней, да ещё после того, как в моей жизни появилась ты? Я потому и хочу побыстрей освободить Рильмину от болезненного влечения, чтобы она могла влюбиться в другого. Тогда с последним, что нас обоих тяготит, будет покончено. Навсегда.