Ему ведь не впервой в аэрариум наведываться. Причём он постоянно изобретает новые пути проникновения, и попытки изолировать жиралей оказываются бессмысленными. Первый раз банально прошмыгнул незамеченным между ног смотрителей, когда те закрывали загон на ночь. Утром шесть тушек лежали бездыханными — съесть Драк успел лишь одну, и то частично, потому как сытый был. Его ведь кормят до отвала.

Естественно, после этого следить за дверьми стали тщательнее. Не помогло. Краг подкоп сделал. Потом ещё один, в другом месте. Когда нижнюю часть загона углубили, забрался по вьюнам, оплетающим стены, и влез в оконный проём под крышей. Пришлось и этот путь закрывать решётками.

Преграда не остановила охотничий азарт крага, который вошёл во вкус. Он как раз летать начал и самым наглым образом при свете дня и на глазах у всех завис над крышей, а потом всей массой (которая, несмотря на небольшой размер, была не так уж мала) рухнул вниз. Перекрытие, само собой, не выдержало, в отличие от шкуры крага, на которой не осталось ни царапины. О сохранности не успевших взлететь жиралей можно ничего не говорить. Как и о том, что из моей спальни Драк, которого пришлось там поселить, чтобы он ко мне привык, исчезает не менее изобретательно. Вот вчера, например, когда мы спать ложились, ящер безмятежно сопел в своём углу. При этом утром его там не оказалось, несмотря на закрытые двери и окна. Как он выбрался, осталось загадкой. Впрочем, пока невыясненным был и способ, которым Драк проник в аэрариум. На первый взгляд, никаких разрушений в нём нет.

Недоумение наше длится не долго.

— Конвейерная труба для подачи корма, — вздыхает остановившийся рядом смотритель загона. — Он в неё как-то втиснулся. Похоже, всю ночь лез. А защитную решётку своей массой выдавил. Придётся и её укреплять.

— Если он будет есть с таким аппетитом, то не придётся. В следующий раз он там застрянет, — рассудительно замечает Вария.

— Хорошо бы понять, почему его к жиралям так тянет, — подхватывает Ваймон.

— У него к ним любовь. Неистребимая, — хмыкает Рильмина.

— Но ведь ты говорила, что на Томлине никаких других животных нет. И краги питаются, обкусывая мясистые плоды растений. Откуда тогда такой сильный охотничий инстинкт? — не выдерживаю я.

— Понятия не имею, — пожимает плечами томлинка. — Может, когда-то давно животные были? И краги их всех пожрали? А потом вынужденно на другую пищу перешли.

М-да... Хорошо, что не на самих томлинцев. Похоже, двуногих наездников краги рассматривают как несъедобных. По крайней мере, Драк никого из нас ни разу не попытался укусить даже играючи.

— Ну и что нам делать? — в который раз пытается найти решение Ваймон. — Может, всё же на цепь посадим?

— И всё испортим, — уверенно отвечает Рильмина. — Краги больше всего на свете личную свободу ценят. Закрытые помещения ещё переносят, если рядом с ними будущий наездник, а в остальном... Стоит один раз его ограничить, и всё. Больше никого к себе не подпустит. Никогда.

Несколько минут мы молча смотрим, как Драк, жмурясь от удовольствия, с аппетитом глотает мясо и шевелит толстым у основания, коротким хвостом, покрытым роговыми пластинами. А потом умиротворённо отрыгивает, переступая коротенькими ножками. Смотрит на нас ярко-жёлтыми глазами с узким вертикальным зрачком, останавливает взгляд на мне, издаёт совершенно милое «ур-р-р» и уверенно подходит, чтобы... Ну да — вытереть свою наглую, перепачканную в крови и перьях мордочку об мою юбку. И решительно улечься в траву... Спать. Устал от непосильных трудов, видимо.

— Ольс, — я разворачиваюсь к смотрителю, — пожалуйста, отнесите Драка в мои покои. А я к папе пойду. Попробую уговорить его временно отправить большую часть жиралей в Вагдрибор. Легче будет следить за сохранностью оставшихся.