Наконец и Кай улыбнулся, хотя и не совсем понимая чему. Возможно третьему пауку, который сбежал из емкости и направился догонять собратьев. И тут тень от идеально выглаженного костюма легла на Кая, а в носу защекотало от запаха гуталина.

– Чего лыбишься? – В наступившей тишине спросил Хрипов, глядя сверху вниз на парня. – Совсем дремучий?

Надо сказать, что Терминатор давно невзлюбил Кая, с тех времен, когда у того еще водились монеты на обеды в университетской столовой. Однажды Хрипов долго смотрел, как парень, мало знакомый с благами цивилизации, неумело обращался с ножом и вилкой, а затем, сказав что-то насмешливое в сторону Кая на незнакомом языке, брезгливо отвернулся. После того случая Терминатор не упускал возможности задеть парня, выставляя его мужланом.

Вот и теперь Хрипов, обращаясь к Каю, разразился пространной, вычурной речью:

– Вам, допотопным, неведомо, что тварь эта суть мизгирь, рожденный из ненастья, слякоти и человеческих слез. И предназначение его – стягивание волокон фатума в тонкие прочные нити, чтобы из пряжи этой ткать сети обрывков судеб, а из обрывков – цельные жизни… – Лицо Терминатора стало как отполированная маска, складки кожи исчезли, а голос зазвенел ледяными нотами. – Если, рассыпав хлебные крошки по полу, оскорбить мизгиря, то испепелит он все всходы обжигающими лучами солнца. Не получив и капли дождя, высохнет то, что могло быть долгожданным урожаем… Искупав же пауков в молоке, можно задобрить их так, что станут они ткать щедроты, которые особенно хороши, если лапки мизгиря коснуться платья человека…

Хрипов выдохнул, три длинные морщины снова изрезали его лоб. Он спросил насмешливо:

– А ты, неотесанный дикарь с планеты без названия, считаешь до сих пор, что эти гады пригодны только для жарки на костре?

– Мы не жарим пауков, – негромко ответил Кай.

– Отчего? – Удивленно вскинул брови Терминатор.

– Мы их солим, толчем и мажем на мучные лепешки, – парень смело взглянул снизу вверх на перекошенную физиономию Хрипова, опешившего от такой наглости.

В тот миг раздался истошный вопль Патрисии Лебедевой. Первый паук добрался до края столешницы и приготовился к прыжку…

Марина Михаловна, вовремя оказавшись у стола, перед самым носом обалдевшей Патрисии перехватила планирующего членистногого, вернув его в терариум. Затем Доска ловко собрала остальных беглецов, закрыв емкость крышкой. При этом ни один мускул не дрогнул на загорелом лице лаборантки.

Тем временем в аудиторию вошел профессор Джонсон, заведующий кафедрой прикладного колдовства, большой, толстый дядька, известный своей добротой, прозванный студентами Колобком.

Вдохнув нашатырно-гуталиновую смесь, он смешно чихнул и помахал рукой Терминатору:

– День добрый, Харитон Харитоныч.

– Приветствую, профессор Джонсон, – сквозь зубы процедил Хрипов, возвращаясь к своему столу.

Отношения между двумя преподавателями были натянутыми, но профессор, в отличии от Терминатора, умел сдерживать свои чувства.

Подарив лучезарную улыбку студентам за партами, Колобок отвесил низкий поклон Марине Михаловне, получив в ответ от Доски лишь сухой кивок. Затем заведующий по-отечески похлопал по плечу белую как мел Лебедеву и спросил:

– Сдаете лабораторную работу, милая девушка? – И не дождавшись ответа Патрисии, которая как рыба открывала рот, но не могла произнести ни одного членораздельного звука, Джонсон обратился к Хрипову: – Как успехи у неоперившейся молодежи, Харитон Харитоныч? Зачет?

– Как вам будет угодно, профессор, – официальным тоном затянул Терминатор. – Только позвольте вам напомнить…

– Вот и славно… Очень славно, – пробормотал Колобок, делая вид, что не расслышал последних слов Хрипова.