Вручил мне этот коллекционный мастихин, исключил любую практику и рьяно поощрял занятия изобразительным искусством. – Камилла бережно вернула мастихин на место и повернулась ко мне спиной. – Мы близнецы, но были так близки, словно сиамские, делились даже своими тайнами. Однажды, он подошёл – напуганный и непохожий на себя. Я уже решила, что это розыгрыш. А он прошептал: «Я доигрался»…

Слова слетали с её губ. А мир постепенно терял краски. Меня накрывал тот самый галлюцинаторный бред разгневанной сырой стихии и демонического смрада.

Мокрый снегопад, туман, рёв шторма. Раскрытая фрамуга, разбитое стекло, ураганный ветер рвёт портьеру, рыхлые комья снега заваливают осколки на полу. По комнате мечется торнадо, круша на своём пути мебель и стены. Через демонический скрежет еле пробивается человеческое гневное рычание:

– Меня им мало. Теперь они хотят тебя.

В углу, освящённая редкими грозовыми всполохами, запуганная фигурка. Захлёбывается в рыданиях, закрывается руками от летящих осколков и каменной крошки. Только слышны её осипшие причитания:

– Макушка, прошу. Приди в себя. Это я. Не надо…

Силуэт вылетает из формации – корчится в агонии, бесы раздирают естество, лязгают пастями, истекают слюною в предвкушении и горят, тянутся к хрупкой фигурке на полу. Растравленных бесов оглушает свирепый львиный рык:

– Я сдержу их. Но ты должна уехать. Запомни! Скрывай глаза. И если кто-то покажется странным – беги! Беги от таких, как я. Обещай, что будешь жить!

Девочка сжалась, но ползла к брату, протягивала к нему руки и рыдала:

– Да, да. Я сделаю, что скажешь. Только живи, – она успела ухватиться за его ноги, как последовал категоричный приказ:

– Нет! Ты остаёшься за нас двоих! – Звук разодранной материи, звон стекла, шум, пробивающийся снизу. Дикий вопль, истеричные крики, силуэты. Гневный рык перебивает грозовую стихию, шторм и демонический хаос. – Твари, вот я! – Открытая аномалия затягивает разъярённых бесов. – Милька! За тебя!

Задыхающаяся девочка с ужасом рассматривает капли крови на руках:

– Марк! Нет! Не оставляй меня!

Фрагменты окровавленной фигуры и трагедии загнанной души. Сумасшедший хохот. И лицо – взмыленное, бледное, знакомое до боли. Близнец. Марк Бриг.

Я выплывал из сырого мрака. А она до сих пор себя казнила:

– Марк умер на моих руках. Перед тобой чудовище. Живое воплощение навязчивой фабулы брата, которая и привела его к инфаркту.

Её последние слова заглушило раскатистым коррозийным хохотом:

– Какой дефолт! Вот и причина, по которой тебе простили безобразный ревностный дебош. «Связь. Корреляция. Синапс»? Всё гораздо проще. Проекция из прошлого. Рецидив посттравматической депрессии. Вот и сорвалась до опиатов…

Пока я боролся с демоном, Камилла продолжала:

– Моя вина не только перед Марком. Я оставила родителей без сына, род без наследника. И пусть я во всём стараюсь угождать им, быть лучшей дочерью, но никакие мои жертвы ради их благополучия не способны компенсировать утрату.

Слёз у неё не было. Только презрение к себе. Я смотрел на неё с печалью: «Вот это геноцид! Уничтожить одного близнеца и добивать другого».

Откликнулся довольный очевидец:

– Классическая тактика бесов – подтасовка фактов, подмена понятий и введение в заблуждение. Выдавать белое за чёрное и наоборот.

«У них не получилось заполучить её физически, через симбионта. Поэтому бесы выбрали тактику скрытого прессинга – давление на совесть через вину. Её ломают. Чёрт! Чувство вины. Вот причина её аномальной виктимизации!» – я стиснул зубы, и демон подтвердил диагноз:

– Сломленный дух – её маяк, маркёр в духовном мире. Боль утраты, скорбь, самоосуждение, вина – опиум для бесов. И пища монстров. В том числе и для тебя.