Стелла Анатольевна пыталась любезно улыбаться костлявым лицом из двух профилей, принимая комплимент. Получалось жутковато…

Рядом со Стеллой Анатольевной, растопырив локти, и заняв основную часть западного берега, сидел некто Кривоног. Его имя-отчество мне вчера тоже назвали, но записать, а тем более запомнить, я не успел.

Исполинский, смахивающий на Илью Муромца, с головой, заросшей жестким волосом от макушки до ключиц, Кривоног каким-то чудом был втиснут в потрепанный темный костюм неопределенного – не то синего, не то серого цвета. На деревянном берегу эпоксидного озера громадные мохнатые ручищи жили своей жизнью. То они исполняли неслышную мелодию на фортепиано, то вкручивали невидимые гайки, то лепили что-то из несуществующего пластилина. Руки эти сбивали меня с толку, как и постоянное, рефлекторное похмыкивание Кривонога, которым он комментировал высказывания окружающих. Ладно-складно?

Прижатый к южной оконечности эпоксидного озера, из-за очков моргал невзрачный Ежихин. Моложавая копия бабки из поезда. И Ежихина, и Кривонога мне представили как экспертов в области трансформабельного пространства. Хотя ни того, ни другого я не мог вообразить в реальной научной работе в такой странной области физики.

Рядом со мной нахраписто и угрожающе посапывал Ельшинский. Всеволод Родионович был единственным, о ком я сумел раздобыть информацию после подписания контракта, еще во Вне-Когево, чтобы подготовиться к тому, что меня ждёт.

Я всегда, еще до приезда на новое место, раскапываю всю информацию, которую могу добыть о будущих коллегах. Часами ковыряюсь в личных профилях в соцсетях, забитых кошечками, детьми и крупными планами еды.

Вне-Когево, так они называют окружающий мир, не связанный с Институтом. Мир на другом берегу реки Коги.

Пару морозных дней, которая прошла между получением мной контракта, подписанного на каждой странице скрупулезным почерком Александра Ивановича, и отъездом, я провел, доделывая накопившиеся бытовые дела в своей ипотечной квартире без мебели, и копошась в Сети.

Никакой достоверной и официальной информации ни об Институте, ни о его сотрудниках не было. Все сводилось к «желтым» порталам паранормальных новостей, полных черных дыр, колдунов и пришельцев. За исключением Ельшинского, которому была посвящена небольшая статья в Википедии и пара ссылок на форумах дендрологов.

Ведущий специалист в области биологии и дендрологии, о ранней молодости которого в Сети не было абсолютно никаких сведений, сидел вплотную ко мне в пиджаке 80-х с потертыми заплатками на локтях. Я заметил, что те, которые «стояли у истоков КИЭй», не придавали должного внимания своему внешнему виду. Они как бы застыли в своей одежде, купив ее раз и навсегда.

Как я предположил по отрывистым и противоречивым сведениям из Сети, в молодости Ельшинский работал с чем-то связанным с радиохимией. Несмотря на целый ряд научных работ, в том числе и опубликованных за рубежом, награды международных организаций, Ельшинскому так и не удалось уехать – осуществить намерение, которое он не раз высказывал. По нескольким статьям в центральных изданиях, я выяснил, что Ельшинскому не удалось вырваться не из страны, а из, собственно, Когево. «Будущий академик застрял в наукограде», «Гений или заложник» – несколько публикаций из нулевых годов можно было найти в Сети.

Вида Ельшинский был странноватого. Словно бы он полностью состоял из молекул, которые хаотично двигались. Я физически ощущал слева от себя, на холоде лака над карагачом, это броуновское движение.

Мой сосед справа был угрюм. Лупинцев, кажется. Называли его по отчеству – «Васильич». За все время совещания он не произнес ни слова.