В нижней части листа сидел коряво нарисованный монстр – безобразное чудище с огромным носом, куцым хвостом и ехидно смотрящим глазом.

Секунд десять мы растерянно изучали ватман. Масенька закатила глаза: она явно видела чудище не впервые. Будулаев решил дать нам подсказку.

– Это – птица.

– Я думал, это – карта Когевского Эллипса. Там, где точка обведенная – там КИЭй. Ладно-складно? – усмехнулся Кривоног.

– Институт не так странен, как иногда кажется, – поправил его некто Фторов-Весловский, человечек с гигантской лысиной и сплющенным дегенеративным лицом, похожим на морду мопса.

Все заседание Фторов-Весловский недружелюбно рассматривал меня сквозь очки со сложными линзами, которые, искажая его и без того неправильные черты, делали его отталкивающим.

– Я думаю, это – модель автокофейника. Помните, который должен был левитировать по отделам и наливать всем кофе, чтобы лаборанты от проектов не отвлекались. Уперлось все в то, что кофейник мы изобрели и могли даже монетизировать для Вне-Когево, но кофе на халяву нам никто не даст. Всё кофе на балансе.

– Шуточки отставить в сторону! – Будулаев насупился. Коллеги, к 50-ой годовщине основания города Когево и КИЭй, нами, то есть мной, то есть нами совместно с Александром Ивановичем, было принято решение о праздничном мероприятии. За-ту-ка-нивании.

Последнее слово Будулаев произнес на джазовый манер – три слога отчетливо, и синкопами все остальное.

– За-ту-что? – переспросил Ельшинский.

– Затуканивание, Всеволод Родионович. – Как раз вам, специалисту по биологии и дендрологии, это должно быть понятнее всего. Вы что, не знаете, кто такой тукан?

– Тукан? Я не знаю? – пожилой «ботаник» Ельшинский ощерился. – Я прекрасно знаю, кто такой тукан – птица отряда дятлоообразных. Самое крупное дятлообразное на земле.

– Я надеюсь, – усмехнулся Будулаев, – что наше мероприятие по за-ту-ка-ниванию принесет Институту не только большую информационно-рекламную пользу, но и практическую выгоду.

– Тридцать семь видов птиц, – продолжал Ельшинский как заведенный граммофон. – Один из видов кричит «токано!», поэтому птицу так и назвали.

– Вот как раз этот вид и приобретем, – Будулаев оживлялся все больше. – Видишь, Масенька, всю пользу ватмана в отличие от этого, твоего, макбука. Ватман порождает идеи, а макбук как лежал, так и лежит…

– В целлофане, – сказал Кривоног.

Будулаев потряс ватманом.

– Я вижу заголовки в новостях, в центральных СМИ. «Токано!» покорило Когево». Наконец, у нас будет официальное признание сверху.

– Гнездятся туканы, – продолжал Ельшинский – в выдолбленных дятлами дуплах в тропических, Зигмунд Брониславович, еще раз повторяю, тропических лесах Южной Америки. Точнее – от южной Мексики до Северной Аргентины.

– И что? – Будулаева явно не удивляла полученная информация.

За полукругом панорамного окна падали крупные хлопья снега.

– Вы будете весной затуканивать, а осенью растуканивать? – ехидно спросил Ельшинский.

– Да нет же, Всеволод Родионович, – Будулаев был конкретен, словно вновь наступили 90-е, и он отбивал Институт от рейдеров. Затуканивание – единовременно и приурочено к 50-летию создания города Когево и прославленного Института.

– Вы, Зигмунд Брониславович, – Ельшинский был предельно вежлив и вместе с тем полон сарказма до предела, – прекрасно знаете, что город Когево существовал и до основания Института. Его никто не основывал, он просто существовал и все. Есть такие места, которые предпочитают не указывать на карте без особой надобности.

– Как поселение людей с паранормальными способностями и прочих, да, существовал. Вы зря, Всеволод Родионович, со мной пикируетесь.