Тогда я написала сообщение Марку и спросила у него, не займет ли он мне денег. Он обычно отвечал довольно быстро, и этот случай не стал исключением. Марк выведал для чего мне нужны деньги и немного оторопел от стоимости книг. Он обеспокоился тем, что меня хотят развести и предостерегающе просил быть аккуратнее.

– Марк, – написала я ему, – я купила бы их за любые деньги, даже если бы мне пришлось заложить свой дом в Витязево. Не переживай, я тебе все верну. Но не сразу.

Он не стал спорить, понимая, что я не в том состоянии, чтобы кого-то слушать, и лишь попросил черкануть ему номер карты, на которую сделать перевод. Я написала ему оставаться на связи, в ближайшее время вышлю ему всю информацию.

Скоро вернулся Глеб, но один. В который раз за этот день внутри у меня все оборвалось.

– Где Динара?

– Она отказалась идти со мной.

– Вы сказали ей обо мне?

– Да, но она не пошла.

– Почему?

– Она не объяснила, но заплакала.

– Отведите меня к ней, – направилась я к выходу, отталкивая Глеба по пути следования к дверям, – я хочу с ней сама поговорить.

– Нет, Лиза! Не надо! – Он схватил меня за запястье. – Девочка очень расстроилась и убежала в дом к деду. Туда вам нельзя. Она передала записку. Я не знаю, что в ней, но может быть вам будет этого достаточно?

Он отпустил меня и залез рукой в свои шорты, вытащил маленький свернутый клочок бумаги в клеточку и протянул мне. Я быстро схватила его и развернула. Письменный почерк Динары мне был незнаком, и я не смогла определить, походили ли эти каракули на печатный почерк девочки, но все же прочитала: «Лиза, уезжайте и больше никогда не ищите со мной встреч. Д.»

Я недоверчиво подняла глаза на Глеба. Правда ли это написала она? Почерк как будто детский, но не точно. У Шандора и у взрослого буквы плясали, кто куда.

– Что там? – спросил Глеб.

– Она просит меня уехать.

– Разумное предложение, вам здесь не место. Уезжайте. Оставьте их семью в покое, вы и так причинили много бед.

Я опустила голову и зажмурила глаза. Если я их оставлю, что же с ними будет? Они теперь во власти своего деда, и он решает их судьбу, а его законы мне хорошо известны. Но что я могу сделать, чтобы им помочь? Я им никто и защитить не смогу.

– Уезжайте, Лиза, – в который раз попросил Глеб. – У вас есть свои дети, живите их заботами, а о детях Шандора есть кому подумать.

– Хорошо, уеду, – открывая глаза, согласилась я. – Но позвольте оставлю вам свой номер телефона. Может быть вы попозже дадите его Динаре, или она сама спросит обо мне. Дайте ручку и бумагу, я напишу.

Глеб согласился и подал газету. Я записала свой номер на полях и протянула ему.

– Передайте ей, пожалуйста. Через месяц, через полгода, когда угодно, я буду ждать. Хорошо?

– Хорошо. Но если она не позвонит, вы уж не обессудьте. У цыган своя жизнь.

Он взял газету и убрал его в отдельный отсек в серванте.

– Вы будете брать книги?

– Да, дайте мне номер вашей карты.

Я не имела право раскисать и падать духом. Из-за детей, из-за Мишутки. У него осталась только я, и ради него должна была вернуться в строй.

Полина знала, что случилось, и поддерживала меня, проявляя чуткость и заботу. Она всюду сопровождала нас с Мишуткой и в любую минуту могла прийти на помощь: ходила в магазин или приглядывала за братом, пока в магазин ходила я. Она играла с ним на детской площадке: усаживала к себе на колени, скатывалась с ним с горки, и его радостный визг был лучшей наградой за ее старания. Она повзрослела и стала сдержаннее, и у нас больше не было причин для ссор.

Сложнее всего мне было по ночам. Я долго не могла уснуть, вспоминая былые счастливые дни, и тот проклятый визит Гозело, который перевернул все с ног на голову и сотворил непоправимое зло с моей психикой. Я была уверена, что, если бы он тогда не пришел, все могло бы быть по-другому. Пожар случился в субботу, а в этот день Шандор мог быть у меня и остался бы жив. Я не могла знать этого наверняка, но вероятность такого исхода не давала мне покоя. Меня одолевало чувство вины, что поверила человеку, которого видела в первый раз в жизни, а Шандора заподозрила в коварстве.