«23 августа. Была опять на выступлении Заикина и опять каталась на „карусели“ вместе с „чёртом“ Покровским. Сказала ему, что мы, возможно, вот-вот уедем. А этот большой мальчишка ответил мне, что тоже готов ехать немедленно даже на крыше вагона. Право, несмотря на его возраст, кажется 19—20 лет, он такой же, как Юрка и Генка».

«30 сентября. Мы должны уехать неведомо куда и неведомо насколько, но поскорее от унизительного положения просителей, в которых мы превратились в доме Бахметьевых. Григорий Кузьмич смотрит виновато, а папа ему ещё и сочувствует! Мария Кондратьевна, «Мусенька», узнав о нашем решении, напоследок само великодушие, собрала нам на дорогу кое-какие продукты. Но у нас есть «николаевские» деньги, и мама надеется что-нибудь покупать в дороге.

Неугомонный Костик Покровский познакомился с папой и попросил содействия в отъезде. Оказывается, он студент Московского университета! Причём учился на двух факультетах: физико-математическом и медицинском. Как обманчива бывает внешность! А история, рассказанная им папе, просто трагична. Его отец – священнослужитель, был арестован и расстрелян. Костю, как сына священника, выгнали из университета и должны были тоже арестовать, но он ухитрился сбежать прямо из-под ареста. Уехал из Москвы в «собачьем ящике» под вагоном, имея при себе лишь студенческий билет. Так и добрался до Томска – где на крыше, где под вагоном. В пути на еду зарабатывал, как мог. В Томске задержался, прибившись к театру, где актёры его немного ещё и одели. Разве подобная история не для романа! Но как тяжела эта ноша даже для такого лёгкого человека, как Костя! И всё-таки я чувствую себя его старшей сестрой.

«27 октября. Через несколько часов уезжаем. Собирать нам нечего, так что и сборы недолгие. Покровского взяли санитаром, чему он очень рад, Станкевич тоже едет с нами. Наша семья, таким образом, выросла. Осень наступила холодная, ночью совсем по-зимнему подмораживает. В Томске плохо с углем, электричеством. Тиф пробрался в город и начал косить в первую очередь беженцев, живущих в тесноте и холоде. Газеты призывают становиться «под бело-зелёные знамёна Сибирской армии».

Мы пока в доме у Бахметьевых. Собрались в комнате, которая называлась «нашей» довольно долгое время, и ждём момента, когда присядем перед дорогой. Папа сказал, что поговаривают о том, что скоро могут запретить выезд мужчин способных носить оружие. Станкевич при этом посмотрел как-то диковато и пробормотал, что стрелять больше ни в кого не может и не хочет: «Руки от крови не отмыть до конца жизни». А Костик заявил, что он вообще пацифист.

Надо собираться. Опять уберу свой дневник в саквояж и не знаю, когда сделаю следующую запись. Прощайте, Юрка и Генка! Вы хорошие мальчишки, и я буду вас вспоминать. Прощай, Томск!»

***

…Александра Степановна откинула штору на окне, открыла форточку и какое-то время постояла, глядя, как морозный воздух лёгким облачком влетает в комнату. Вздрогнула, закуталась в шаль, вспомнила страшную их дорогу из Томска. Запрещала себе вспоминать, но память оказалась немилосердной, бесконечно возвращая в переполненный выстуженный вагон… Долгое время по ночам, стоило закрыть глаза, виделся вагонный фонарь с расколотым стеклом, в котором трепетал огонёк свечного огарка. И страшно было, что огонёк вот-вот погаснет, и наступит беспроглядная тьма. Но приходил день, мелькала за вагонным окном тайга со снежными проплешинами, вспыхивали и проносились мимо кроваво-красные гроздья рябины. Папа и Костик Покровский шли к раненым, делая вместе с другими врачами и сёстрами милосердия свою повседневную работу: лечили, перевязывали, резали и сшивали. Когда поезд останавливался на станциях и полустанках, из вагонов выгружали тела умерших. Пассажиры покидали вагонный смрад, чтобы вдохнуть чистого «хрустального» воздуха. Если такие остановки затягивались на несколько часов, вдоль состава возникала бивуачная жизнь с кострами, на которых в котелках что-то кипело и булькало. Бывало, что поезд, вдруг резко дёрнувшись, начинал набирать ход без всякого предупреждения, и люди хватали свои котелки, бросались к вагонам, неминуемо теряя какие-то пожитки.