Украинский язык и литературу у нас преподавала Алла Андреевна Гутникевич. Не уверен, что она «западенка», скорее всего – восточница. Говорила на хорошем литературном украинском языке, кстати, и по-русски, общаясь с коллегами и учениками вне уроков мовы, говорила без малейшего акцента. Другими словами, была она достаточно грамотным педагогом, но требовательна до жути, я бы даже сказал – злая. Мы все очень боялись ее. На уроках украинского языка и литературы была идеальная дисциплина. Даже второгодники, записные школьные хулиганы, побаивались ее, а она умела находить с ними общий язык.

Помню, классе в пятом или шестом, на уроке литературы, Алла Андреевна спросила одну отличницу, другую. Общий вердикт: «Сидай! Два!» Она бросала на класс гневные взоры, а в голосе ее звучал металл, не предвещавший нам ничего хорошего. Тишина была мертвая, все прижухли, втянув головы в плечи. Палец ее скользил по журналу: «Пидэ видповидаты…»

И выбор пал на меня. Выхожу к доске, руки, ноги дрожат. Что-то блею дрожащим голоском. Вроде все сказал, что мог, замолчал, ожидая гневной тирады. В классе повисла мучительная тишина. И вдруг:

–Чудово! Чудово! Пьять з плюсом…

Гора упала с плеч. Счастье-то какое – угодить Алле Андреевне!

Благодаря такой ее требовательности, многие из нас неплохо знали предмет. У меня по языку была твердая четверка, по литературе – пятерка. Сочинения, кстати, я писал не очень хорошо. Как-то не лежала душа откровенничать на неродном языке. Более глубоких познаний в украинской языке и литературе я после Аллы Андреевны не приобрел. В другой школе, в девятом, десятом классах, учительница была менее требовательна, и мы в массе, что называется, забили на украинский. Даже в университете, учась на русской филологии, я к украинскому относился пренебрежительно, на отвали. Лишь бы на степуху эти оценки не повлияли, то есть, на четверку приходилось вытягивать.

Ну, что сказать по поводу украинских письменников? Не впечатлился я ими. Никто в душу не запал. Может, для украинского сердца и милы имена Тараса Шевченко, Леси Украинки, чистых галичан Ивана Франко, Василя Стефаника и других, для меня, если спроецировать на русскую литературу, то это уровень писателей второго эшелона, типа Решетникова, Писемского, Гаршина, Помяловского, и то, может, не дотягивают.

Особо о Шевченко. Белинский, кстати, весьма скромно оценивал его талант. Думаю, что Тарас Григорьевич все же талантлив, но не велик. Не выше нашего Сурикова, Никитина. А вот с нравственной точки зрения вообще не лучший тип. Будучи крепостным пана Энгельгардта, который, кстати, увидел у своего холопа художественный талант и способствовал его развитию, юный Тарас попал в Петербург. Там, благодаря тому же барину, на него обратили внимание Брюллов и Жуковский. Они предложили Энгельгардту выкупить у него Шевченко. В качестве платы Брюллов написал портрет Жуковского, который разыграли в лотерею. Его выиграла царская семья, сознательно заплатившая хороший взнос. Вместо благодарности, свободный художник написал похабный стишок в адрес царицы, за что и был сослан в солдаты, якобы с запретом писать и рисовать. Но на деле Шевченко и писал, и рисовал, благодаря офицерам, которые позволяли многое талантливому рекруту. Он был вхож в офицерское собрание, где запросто с ними общался, выпивал на равных. А когда же отслужил положенное и всецело отдался литературному творчеству, написал поэму «Катерина», в которой русские офицеры представлены не в лучшем свете как растлители украинских дивчин. «Кохайтеся, чернобриви, тай не з москалями», – призывает Кобзарь.