Он провалился в пространство заросших дворов, полностью освоить которое теперь нет ни сил, ни желания. Застрял во времянках, переживших свой век в несколько раз. Опустил руки пред неизбежностью закрытых школ и поликлиники. Отступил от аллеи победы, где на брызжущей сквозь щелястую плитку траве лежит дежурный венок, купленный из субсидированного откуда-то сверху бюджета. Бросил все, потому что не нашел смысла биться. Поселок так поселок.

Он живет. Из окон торчат спутниковые тарелки – присоска к большому миру в версии телевизора. Кое-где взгляд натыкается на неожиданное буйство красок – построенные по федеральной программе детские площадки. Наверное, они радуют детей и взрослых, но со стороны смотрятся отчаянным стоном. Символом несовместимости реальности и представлений о ней. Врытые в пересыпанную битым стеклом бедную земельку, окруженные сарайками и подъездами с выпадающими дверями, они как будто кричат, что где-то за горизонтом есть совсем другая жизнь. С высоты горки совсем маленький человек, не выше поленницы в соседнем дворе, может оглядеть мир вокруг, пронестись взглядом по тому, что не кажется особенно хорошим или плохим, просто существующим. И покатиться вниз, с восторгом, который со временем затихнет до тихого удовольствия.

Табличка: «Построено по Указу Президента…» стирается из пейзажа также как покрытый серебрянкой Ленин. На потерявшегося вождя, правда, реже плюют: все-таки памятник. У старого клуба написанные от руки афиши, предлагающие поучаствовать в дискотеке 90-х. Рядом объявления о приеме морошки, черники и рогов. Перед зданием администрации с пыльными окнами, рядом с доской почета с выгоревшими портретами – небольшая площадь. На ней гордо поблескивает сайдингом магазин «Магнит» – крупнейший инвестиционный проект поселка эпохи жирных нефтяных лет.

Постепенно поселок просыпается. Проезжают редкие машины. Бодро идут к гаражам мужики в камуфляже. Еще полчаса назад казалось, что все, что хочет Ламбино – это вновь раствориться в краю лесов и болот. Пропасть из глаз, спрятаться в безвременье. Пусть дряблые бревна питают мох, пусть травы прорастут молодым лесом. Пусть постаменты прислонятся к валунам, а во дворах раскинется ковром багульник. И, может, вместе с редкими людьми здесь будут бродить те самые мифические медведи, обходя стороной старые ранки земли, залитые гудроном.

Нет. Это только видится. По рассказом похмельного шатуна, который шепчет на ухо, пока мы с Лариком бродим по поселку. Расходится новый день, лежачие встают, тихие обретают голос. По железке проносится состав. Идут, посмеиваясь, люди с коробами. Прорезаются первые голоса детей. Вот они – загорелые, с царапинами, сливающимися с кожей. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Странно думать, что все будет, как замыслено. Скучно жить в срежесированном мире. Интересно попробовать понять его многообразие. Просто еще одна попытка. Мы идем обратно. Сазан и Кислый увидят совсем другое Ламбино.

Пока их нет, мы читаем лоцию, прикидываем, сколько успеем сегодня пройти. Выходит, будут первые пороги, но несложные. И сначала есть озеро, на котором можно потренироваться в гребле. Задача будет простой – узнать, как мы справляемся с лодками и водой. Желательно сразу правильно раскидать вещи по гермомешкам, пересыпать крупы, перелить водовку в пластик.

Ко времени открытия магазинов Сазан с Кислым возвращаются на остановку, ставшую уже знакомой в мелочах. Кислый говорит, что местные сообщили, что рыбы в этом году не очень много. А он вспомнил, что забыл блесны, но смог купить три штучки у рыбака. Сазан рассказал, что пока они сидели на самодельной лавочке во дворе, какой-то широкой души человек пригласил их в гости – «Заходите, посидим». Но они только покурили через окно: он заглядывал на заезжих гостей, они – ему в кухню. Этот мужик усомнился в наличии автобуса, но спорить не стал. Решили, что я останусь сторожить вещи, а пацаны пойдут в «Магнит» на закупь. Список готов еще с поезда.