Последнее, что я вспоминаю за этот день – крик ворвавшегося в вагон Кислого:

– Далаааа!

– Что дала? – мутно спрашивает Сазан.

– Телефон.

Пока.

Чертов будильник! Он вгрызается в ухо, хотя мысленно я уже встал. Так встал, что влетел головой в третью полку, и упал обратно. Повернулся всем туловищем. За окном бледный свет, робкие цвета. Время пол пятого утра. Приветствую тебя, первый походный день!

Ларик уже не спит, сосредоточенно смотрит в окно. Сазан сучит ногами под простыней, Кислый сросся с подушкой. Его теребление не дает никаких результатов. Пока умный Сазан, выбравшийся наконец из простыни и запустивший пятерню в кудри, не бросил, как будто походя – «интересно, как там у Кислого были успехи». Кислый сразу привстал, заговорил, как включившийся магнитофон, хоть голос его и не совсем слушался.

– Потом расскажешь, айда таскать гробы, солнце уже высоко! – то, что мы почти приехали, сразу же придает мне сил.

Со скрипом поскидывали рюкзаки, оттащили в тамбур, цепляясь за части тел пассажиров, путаясь в чьих-то тапках, рискуя сорвать крантик с титана. Кто-то начал просыпаться и ворчать нечленораздельные послания, адресованные несправедливости вселенной в виде нашего существования. Проводница смотрела тоже как-то недружелюбно, но вроде и с облегчением, что мы отправляемся, избежав скандалов и дрязг. Взгляд ее подобрел, когда Ларик пронес пакет, в который аккуратно сложил мусор.

Следы цивилизации начинают неуверенно нарастать. Из плотной утренней дымки неуверенно выскакивают отдельные дома, бараки, хромые лавочки, полянки, дорожки, протоптанные в опадающей траве. Ламбино приближается. Но не успел поселок раскрыться жидким веером улочек и землистых проездов, как поезд стал притормаживать. До платформы наш вагон не докатился. Встали, замерли на секунду. Потом я выпрыгиваю из вагона, за мной сигает Ларик. Кислый начинает выкидывать рюкзаки, я хватаю, Ларик оттаскивает. А Сазан пытается всем помочь, на самом деле всем мешая. И в итоге спрыгивает последний с растянутым пакетом с остатками снеди.

Мы приехали в неурочный день, а поэтому с нами спустились всего пара местных и компания рыбачков, легко узнаваемая по камуфляжу, осанке и мешкообразным рюкзакам. Поезд уехал, и все они быстро рассосались кто куда. Мы остались одни.

– Мама, я в Ламбино! Здесь холод, жуть и пустота! Мама, я счастлив! – бросает в звенящую пустоту Ларик.

– А тут всегда так холодно? – то ли сонно, то ли похмельно спрашивает Кислый.

– Скажи спасибо, что доброе утро не встретило дождем! – поучаю я.

– Спасибо! – кисло говорит Кислый, который уже слишком притерся к вагону, и не спешил окончательно с ним прощаться.

– Че куда? – Сазан лениво ковыряет носком скарб.

– Ну пойдем пока на перрон… – неуверенно предлагаю я.

Пошли. Постепенно в кудлатом тумане, выдвигаясь на фоне скучных очертаний станции, стал концентрироваться силуэт. Вскоре от силуэта клювиком отделилась фуражка с лакированным козырьком. И мы поняли, что это не просто человек, а человек государев. Идет как будто и просто так, но наверняка с намерением, к нам. Нет времени у людей государевых ходить просто так. Когда мы побросали вещи у ближайшей лавочки, уже вполне рельефный человек в форме подошел.

– Доброе утро! Капитан Савраскин. С поезда? – интересуется он.

Нет, блин, не с поезда – первое, что мне приходит в голову. Но грубить на вежливое обращение не хорошо.

– Да, только приехали. – так намного лучше.

– Вы к кому-то? Вас кто-то ждет? – продолжает человек в форме.

– Мама с папой дома ждут. – отвечает Ларик на вопрос.

– Мы в поход. – говорит Кислый о том, что действительно хочет узнать человек в форме.