– Мы найдём способ. Без спешки. Без фальши.

Он взял её руку. Не крепко. Просто – чтобы быть.

И этого было достаточно.

***

Следующее утро выдалось не дождливым, но предчувствие влаги витало в воздухе, как нерешённый разговор. Николоз проснулся раньше, чем обычно. Внутри него было странное ощущение: будто он открыл старую книгу, которую когда-то сам написал, но не помнил – ни начало, ни конец. Только интонацию.

Он сел за верстак. Руки автоматически потянулись к дереву, но не выбрали доску. Он просто сидел, слушал тишину. И в ней было что-то чужое.

Через час он всё же начал работать – модель старой церкви, с трещиной на крыше. Но глаза не видели. Всё внутри было на «вчера»: на её словах, на имени – Орбеладзе, на лице Екатерины, в котором было что-то… безопасное и опасное одновременно.

Когда пришла Вера, он уже не притворялся.

– Я хочу её увидеть, – сказал он сразу.

– Я знала, что ты скажешь это, – ответила она спокойно.

– Но я боюсь. Не её. Себя рядом с ней.

– Потому что ты можешь оказаться другим?

Он кивнул.

– А если наоборот? Если ты окажешься таким же – но не с ней?

Он поднял взгляд. И впервые – не как человек, который что-то ищет. А как человек, который понял: выбор – это не то, что возвращается. Это то, что делается здесь.

– Тогда, возможно, мне придётся быть честным с двумя женщинами. Но сначала – с собой.

***

Катя ждала в кафе на площади Орбелиани. Заказала чай с бергамотом. Руки дрожали – она не курила, но сейчас бы закурила, если бы это могло снять внутреннюю дрожь.

Когда он вошёл, она узнала его сразу. Он – нет.

Они сидели долго. Он молчал. Она говорила.

О проекте в Ереване. О поездках. О его смехе. О его тишине. О том, как он говорил:

"Архитектор не должен быть гениальным. Он должен быть честным. Иначе дом рухнет на тех, кто в нём поверит."

Он слушал. И с каждой фразой – будто вспоминал своё тело. Свою походку. Свою печаль. Но не чувства.

– А Вера? – спросил он. – Ты знала её?

Катя замялась.

– Мы не были близки. Но я знала, что она важна. Что ты её любил. Даже когда не признавался. Даже когда исчез.

– Я исчез?

Она кивнула.

– Без записки. Без объяснений. Мы думали – авария. Потом – бегство. Я искала. Вера… сдалась. Но я – не могла.

– Почему?

Катя долго смотрела на него. Потом сказала:

– Потому что я не любила тебя как женщина. Я любила тебя как возможность. Как идею, что человек может быть лучше, чем думает о себе.

– А теперь?

– А теперь я вижу: ты – стал.

Они сидели долго.

Потом он сказал:

– Я должен уйти.

– Я знаю.

– Я не вернусь. Не к тебе. Но – к себе.

Катя кивнула. Без слёз. Без сцены. Только с фразой:

– Тогда, пожалуйста… не забудь меня. Не имя. А то, что я – была рядом, когда ты исчез. Я хотела найти тебя. Но теперь не уверена, что имею право.»

Он ушёл. За окном моросил дождь.

***

Он вернулся поздно. Вера сидела у окна. Глаза – тревожные, но не напуганные. Он сел рядом.

– Я вспомнил голос. Свой. Старый.

– И?

– Я не хочу его обратно.

Она кивнула. Он взял её руку.

– Я сделал выбор. И это не между женщинами. Это – между жизнью и прошлым. Я не отрекаюсь. Но не возвращаюсь.

– Тогда останься.

– Навсегда?

– До следующей памяти. До следующего дождя. До тех пор, пока ты снова не забудешь. И тогда – я снова буду.

Он наклонился. Поцеловал её ладонь.

В этот миг – всё стало правдой. Всё стало настоящим.

***

За стеной мастерской, в той же ночью, Екатерина вышла из квартиры. В руке – билет. На поезд. Уходит. Но не из-за поражения. Из-за свободы.

Она оставила письмо. В нём – только одна строчка:

«Некоторые люди строят дома, чтобы остаться. А некоторые – чтобы уйти, не оставив обломков.»

***

Тбилиси. Раннее утро. Дождь снова вернулся. Не ливнем, не бурей – а тем упорным, почти невидимым присутствием, с которого всё началось. Он струился по стеклу мастерской, капал с балок, впитывался в землю. Город не промокал – он вспоминал.