За этот момент я успел чуть лучше разглядеть её. Аксинья была примерно моего возраста. На белой коже лица ярко выделялись большие глаза, обрамлённые завитками длинных ресниц, широкие дуги аккуратных, ровных бровей. Приятные черты завершал чувственный рот с милыми ямочками в уголках губ. Прямые волосы были расчёсаны на пробор, а глубокий вырез платья демонстрировал прелести её женственной фигуры.

– Большой посёлок? – спросил я, чтоб хоть что-то сказать, смутившись, что задержал взгляд на вырезе платья чуть дольше, чем следовало.

– Скорее, деревня была. А теперь и вовсе хутор. С войны почти никто и не возвратился. Старики умерли. Вдовы с детишками в город перебрались. Вот, получается, я одна там осталась.

– То есть как? – опешил я, замедляя шаг, но потом вновь ускорился, превозмогая боль в бедре. – Вы имеете в виду, в сорок пятом? Так тут ведь немцы жили. И было это давно. Семьдесят с лишним лет назад.

– Ну точно, нездешний, – Аксинья опять бросила на меня быстрый взгляд и улыбнулась. Глаза её при этом вдруг просветлились на секунду, став серо-голубыми и постепенно темнея в синий. Было что-то в этой женщине такое, притягивающее своей загадочностью. Вот как липа – идёшь мимо, а едва ощутил её запах, так прям тянет остановиться и подышать немного этим летним ароматом.

– Без малого три года, как война закончилась, – сказала она совсем непонятно и с грустью замолчала.

Я начал перебирать всевозможные известные мне конфликты, произошедшие три года назад, но, о какой войне она могла вести речь, так и не понял.

– Так если вы там одна живёте, то, получается, и письмо моё либо вам, либо никому, – теперь уже я остановился, переводя дух и унимая боль в ноге.

Аксинье, сделавшей пару шагов вперёд, пришлось тоже остановиться и обернуться.

– Когда война шла, нам часто письма приходили. Жёлтые такие конвертики. А вот если с красной полосой – то, значит, похоронка! – тёмно-зелёные глаза стали почти чёрными. – А после войны ваше письмо первое будет.

– Да что за война такая? – я повысил голос, теряя терпение. И поймал на мысли, что, наверное, у женщины не все дома. Мало ли какой люд на отшибе живёт! И даже на миг пожалел уже, что повстречал её на пути.

– Идёмте, – спокойно и уверенно произнесла Аксинья и снова двинулась в путь. – За тем поворотом опушка, за ней ручей и Романьево.

Я замолчал. Хотелось поскорее добраться до места назначения, бросить конверт в ящик и вернуться домой. Теперь меня занимала мысль о ремонте велосипеда. Если там и правда никто не живёт, кроме этой странной женщины, то и шансы, что кто-то поможет с резиновым клеем и насосом, сводились к нулю. А перспектива ползти пешком до почты с хромой ногой и вовсе не радовала – до вечера возвращаться буду. Я пытался припомнить подробности карты в надежде на более короткий маршрут, сожалея, что не прихватил её с собой, и тут меня словно паром обдало – я ведь перед поездкой сфоткал её на камеру смартфона.

Резко остановившись, я скинул рюкзак с плеч, расстегнул боковой карман и достал мобильник.

– Ну, конечно! – с досадой сказал я вслух. Экран пересекала паутина трещин, и включаться он не собирался! Разбился, когда я с велика упал. – Чёрт! – процедил я сквозь зубы.

– Что-то случилось? – участливо поинтересовалась Аксинья.

– А у вас… телефона нет? – в надежде спросил я.

– Нет. Был когда-то, но потом где-то связь оборвалась. А восстанавливать после войны никто не стал. Пока страна оправится, пока крупные города восстановит, а до наших деревенек в последнюю очередь дело дойдёт. Да он мне и ни к чему.

– Ну а как же? Скорую вызвать. Пожарную. Прогноз погоды в интернете глянуть?