Периодически замечаю, как сынок хмурится, читая что-то в телефоне, но сама не лезу. Нужно будет – сам скажет.

Закрываемся сегодня чуть позже, чем планировали, но я довольна. Выручка хорошая вышла.

И уже сидя дома на кухне, освещённой только светом фонарей с улицы, я всё же не выдерживаю.

– Сынок, что-то случилось? – тихо спрашиваю, видя, что Глеб становится всё напряжённее.

– Да Люба пишет, что с отцом снова поссорилась, – тяжело вздыхает Глеб. – А я даже не знаю, как её успокоить.

– Просто выслушай. Ей сейчас это нужно, – говорю я спокойно, в какой-то степени понимая Любу.

Она как лучик для моего мальчика. Миниатюрная, яркая, весёлая. Как солнышко. Из её слов знаю только то, что она с отцом живёт с самого рождения. Её мама умерла при родах. Отец больше не женился. И пока Люба не пошла учиться, всё было идеально. Но сейчас её папа старается контролировать каждый её шаг.

Я не спрашиваю, кто её отец, но то, что у мужика явно проблемы со взрослением дочери, – факт. Хотя у каждого они бывают, но нам нужно учиться отпускать детей. Мы их рожаем для того, чтобы сделать достойными людьми, дать возможность вырасти и принести пользу этому миру. А не для того, чтобы запереть под боком у себя и не отпускать никогда и никуда.

Надеюсь, до отца Любоньки это тоже дойдёт. А не дойдёт, попрошу её познакомить нас. Сама мозги вправлю этому престарелому идиоту. Нельзя портить жизнь нашим детям своими хотелками.

– Ладно, пошли спать сынок, – говорю Глебу, замечая, как он что-то быстро набирает в телефоне. – Завтра уже скоро наступит, а мы ещё не в кроватке.

Знала бы я, какое весёлое завтра наступит, ещё бы на кухне посидела с сыном.

***

– Пока ты живёшь в этом доме, ты будешь отчитываться, где и с кем ты была! Ясно тебе? – уже ору, не сдерживаясь.

Люба пришла домой, только когда начались сумерки собираться за окном, и я не смог сдержаться.

Всё. Предел. Никаких отлучек из дому без охраны.

– А то что, пап? – с вызовом спрашивает дочь, вздёргивая подбородок.

А у меня прямо руки чешутся схватить ремень и отходить по её тощей заднице.

В кого она такая? Маринка не была такой. Кроткая, нежная, милая. Сама невинность. А эта девочка просто взрыв моего мозга.

– Любовь Семёновна, ты ничего не путаешь сейчас? – рычу на неё, надеясь на то, что хотя бы испугается моего вида.

– Это ты путаешь, пап, – отвечает в тон мне дочь. – Мне восемнадцать. Я уже взрослая. И если я не хочу находиться с твоими мордоворотами, значит, не хочу.

Люба сжимает свои маленькие кулачки, а меня и гордость берёт, и злость ещё больше. Это что вообще такое?

– Пошла в комнату! – рявкаю на Любу, замечая, как она дёргается. – Ты наказана. До конца каникул никакого выхода за территорию дома.

– Ты серьёзно? – спрашивает с такой обидой в голосе, что я готов уже забрать свои слова обратно, но сегодняшний день внёс много корректив, так что я не собираюсь ничего забирать.

Молча смотрю на дочь. Вижу, что она оценивает всю ситуацию. И где-то глубоко понимаю, что она её не принимает, но, резко развернувшись, быстро выбегает из кабинета. И те слёзы, что я замечаю в последнее мгновение, делают мне ещё больнее. Но по-другому никак. Будет знать, как сбегать от ребят. Да и рано ей шашни водить с кем попало.

Стою посреди кабинета, пытаюсь успокоиться, но выходит плохо. Господи, ну зачем ты создал этих баб такими проблемными и злоебучими?

Выхожу из кабинета и иду на второй этаж к комнате Любы. Берусь за ручку двери и совершенно не удивлён, что она заперта. Перегнул, бля. Но по-другому не могу.

Я как представлю, что какой-то член на ножках будет пихать свой стручок в мою девочку, желание истребить всех членистоногих вырастает до размеров сверхновой молниеносно.