Электрички Зоя всей душой ненавидела, называла «непродыхайками», а дарвиновскую теорию происхождения человека обогатила скрещиванием обезьяны и муравья, от которой будущая гроза всего живого, гомо сапиенс, взял единственное умение, зато ставшее образом жизни, – тащить. Тащить все и всегда. Совершенно необязательно только чужое, но, как правило, на себе.

Так сложилась жизнь, что Зоя и сама не сильно странствовала и другим не завидовала. «Вольно вам: обгорели, отравились и еще долгов на полгода вперед…» Впрочем, легко соглашалась, что чего-то не понимает. Наверное, могла бы раз в год Турцию себе позволить или Египет, но больше любила тихое Подмосковье. С таким настроением и приняла из рук ни с того ни с сего расщедрившейся судьбы, имевшей, впрочем, земное и весьма привлекательное обличье, поездку в Париж. Спокойно приняла, без восторженных «охов» и «ахов», скорее уж наоборот. «О господи…» – то и дело вздыхала в очередях в ОВИРе, а в аэропорту Шереметьево, нервно, убористо и неразборчиво заполняя листок декларации, принялась повторять про себя случайно услышанное: «Оно мне надо?» Универсальный, с клеймом «Сделан в Одессе» вопрос, единожды возникнув в Зоиной голове, тут же уподобился пытливому спелеологу и принялся блуждать по извилинам, откликаясь на всякую мысль и действие, утихомириваясь разве что в ночные часы, но уверенности в этом у Зои не было. Дело в том, что весь последний год, а возможно, и дольше, каждое божье утро Зоя безнадежно забывала свои сны. Не удавалось даже по остаточным ощущениям, «послевкусию» определить их жанр: что это было – кошмар или эротика?

Самым простым и полезным вышло бы ей в такой ситуации допустить смиренно, что сны не приходят к ней, нет их, потому и не помнит, то есть спит себе женщина «аки полено». Однако, как выяснилось, такую обиду даже от матери-природы непросто вынести. Так что Зоя без долгих раздумий, выбирая из «снов нет вовсе» и «я больна», однозначно пометила тему недуга и страдала от него не на шутку. Даже к участковому терапевту пошла, о котором слышала, что «он мужчина заметный и, кроме этого, во многом ой как разбирается!»

Был у Зоиной нетерпимости к простому и упрощавшему жизнь выводу, а именно – признанию, что не снится ей ничего, и память тут ни при чем, и вообще наплевать тысячу раз… свой материальный аспект: за пять богато оформленных и, увы, теперь оказавшихся совершенно ненужными сонников в свое время было весьма щедро уплачено. «В свое время» – это буквально накануне исчезновения способности видеть сны. «Счастливой способности», как теперь непременно подчеркивала Зоя, добавляя в варево из своих страданий щепотку пряности. Зоя и тогда считала, что переплачивает, но уж очень хотелось, а нынче, имея в виду коварство недуга и бессмысленность потраченных денег, думала как о форменном грабеже. «Постараться, и то не придумаешь такую подлянку. Прямо заговор “кого-то с чем-то”. И надо же было покупать сразу все пять! “Берите сейчас, женщина, не раздумывайте, у меня от каждой по одной книжке осталось, все раскупили, я и сама не ожидала…” Я тоже. Повелась, дура доверчивая».

Воспользоваться притаившимися под вычурными обложками знаниями – почему-то думалось о них как о «тайных» – Зое довелось не больше трех-четырех раз. По правде сказать, лишь две книги удостоились быть открытыми, да еще одну, будто банковскую упаковку купюр, «оценила» по обрезу большим пальцем, почудилось, что не все страницы разрезаны. Кроме времени – а о том, что его, скрашенного снами, ей отпущено уже не много, Зоя, конечно же, не догадывалась – ей не хватило терпения и, наверное, пытливости ума.