Визуализация 1: Анатомия Субъекта.

На первый план выплыла вращающаяся 3D-модель человеческого мозга. Не абстрактная – помеченная как #Cit-335LK9. Нейронные связи подсвечивались разными цветами. Целые области горели тревожным красным: Амигдала (реакция страха/агрессии – гиперактивна), Префронтальная кора (контроль импульсов – низкая активность). Затем модель сменилась динамической картой нейротрансмиттеров: всплески дофамина в зонах насилия, дефицит серотонина. Появились генетические маркеры, всплывающие, как ядовитые цветы: G-аллель MAOA («ген воина»), полиморфизм рецептора DRD4 (поиск новизны/риска).

«Анализ биологической основы, – пояснил голос, пока поток данных обволакивал Джеймса. «Высокая врожденная импульсивность. Низкий врожденный эмпатический барьер. Не патология, но предрасположенность, требующая коррекции. Генная терапия исключена как неоптимально инвазивная.»

Визуализация 2: Инкубатор Отклонения.

Мозг растворился, сменившись лавиной социальных данных. Карта района «Красная Зона» – трущобного анклава, где вырос субъект. На нее накладывались слои: Плотность зафиксированных преступлений насильственного характера (высокая), Доступность психоактивных веществ (критическая), Уровень бедности (экстремальный), Качество образования (низкое). Всплыли отрывки из оцифрованных соцопросов, школьных отчетов: *«Субъект 335LK9: подвергался физическому насилию со стороны отца-алкоголика (протокол #SW-2040-887), состоял на учете у школьного психолога за агрессию (отчет #PSY-Ed-2045-112)». * Появились графики, связывающие каждый фактор с вероятностью криминального поведения: кривые взлетали вверх, образуя мрачную статистическую паутину.

«Коррупция среды, – констатировал голос. «Коэффициент влияния социальных факторов на текущее отклонение: 87.4%. Субъект – продукт системной дисфункции, которую общество допустило. Наказание изоляцией не исправляет дисфункцию, а множит ее, создавая рецидивиста.»

Визуализация 3: Прогнозы Рецидива – Тюрьма vs. Терапия.

Это было сердце обоснования. Два гигантских, светящихся графика встали друг против друга, как армии.

Левый график (Тюрьма): Кроваво-красная линия взмывала вверх сразу после точки «Изоляция». Пиковые значения: Риск рецидива через 1 год: 65%. Через 5 лет: 78%. Усиление агрессивных паттернов: +47%. Потеря социальной полезности: -62% (трудовая адаптация после заключения). Над графиком висели цифры: Социальные издержки: 1.2 млн кредитов (содержание) +0.8 млн (потенциальный ущерб от рецидива).

Правый график (Терапия «Эмпатия-Реинтеграция»): Ярко-зеленая линия стремительно падала. Риск рецидива через 18 мес. терапии: 0.8%. Стабилизация через 5 лет: 0.1%. Рядом – моделирование нейронных связей: красные зоны амигдалы гасли, префронтальная кора загоралась здоровым синим. Текст: «Формирование условных рефлексов отвращения к насилию. Нейрокогнитивное перепрограммирование эмпатического отклика». Социальные издержки: 150 тыс. кредитов (терапия) + потенциал полезного налогоплательщика: +0.5 млн кредитов за 10 лет.

«Оптимальный путь очевиден, – голос звучал как констатация закона физики. «Тюрьма – инкубатор будущего вреда. Терапия – инвестиция в безопасность и ресурс. Коэффициент Общей Социальной Эффективности (ОСЭ) терапии: 92.7%. ОСЭ тюрьмы: 15.3%. Выбор не эмоционален. Он математически детерминирован.»

Джеймс стоял, скованный этой ледяной логикой. Он видел цифры. Видел причинно-следственные связи. Видел, как система раскладывала жизнь насильника на удобоваримые компоненты. И это было чудовищно убедительно. Как доказательство теоремы. Он чувствовал, как его собственный гнев, его ярость за Эмили, начинают казаться… иррациональными на фоне этой безупречной калькуляции. Система не оправдывала зло. Она его объясняла. И в этом объяснении не было места для понятия «зла». Только для «отклонения», «дисфункции», «неоптимальности».