Я и стояла, вжавшись в стену, но первую встречу жениха и невесты не пропустила – брат встречал ее на последней ступеньке крыльца. Перед этим девицу, по обряду с головы до ног укрытую паволокой, сняли с коня, и она в одиночку тихо пошла к брату через весь двор. Тот в это время спускался со ступеней, а у меня замерло сердце, будто сейчас решалась моя судьба.

Весь посольский поезд остался у ворот – конные ратники, повозки, что виднелись за ними, а невеста шла по большому двору одна, покорно склонив голову и не глядя вокруг. Подошла и низко поклонилась брату, коснувшись земли рукой. Что она говорила ему, я не расслышала, но увидела как, сказав обрядные слова в ответ, он нетерпеливо сдернул с нее плотную паволоку. Друна подняла голову, они взглянули друг другу в лицо… в глаза… и тихонько засмеялись. Легко и весело засмеялись, будто увидев что-то хорошее и ощутив облегчение от напряженного ожидания и страхов.

Она была старше меня, я и раньше знала, что ей уже выправилось семнадцать лет. И косы у нее тоже были светлыми, хоть и не такими белесыми, как у меня. А глаза – синие, как небо ранней осени. Легкое дорожное платье с белыми и голубыми цветками спадало до кончиков сапожек, обрисовывая тонкую стать. Ни дородности, так ценимой у нас, ни яркой румяности щек, только рост хороший – выше меня на пол головы. Милое, хоть и не яркое лицо.

Брат за руку провел ее по ступеням в терем, а потом отпустил с бабами – готовиться к свадьбе, и я тоже поспешила скрыться вместе со всеми. Посла я в этот раз увидела только мельком, взглянуть прямо опять не посмела – не положено девицам разглядывать мужей, стыдно. И не знала – увидел ли он меня, знал ли о том, что я княжна? Что подумал, увидев? Понравилась ли? Не хотелось думать об этом, потому что я сама себе не нравилась в таком наряде. И выпросилась у мачехи не ходить на обряд и пир, не хотелось опять показывать себя… такую. Она в кои-то веки согласилась:

- А и сиди тут. Ходишь, как пришибленная. После будешь учиться ходить… лебедушкой, а не красться вдоль стены серой мышью. Немочь бледная… неоковырная.

Я выдохнула с радостным облегчением.

6. Глава 5

Пока шел обряд и гудел пир, я ради смеха училась ходить лебедушкой. Стала на одну половицу и ходила по ней туда-сюда, стараясь держать голову прямо, но в то же время смотреть в пол. Учила меня Любча. Смеялась, когда у меня вначале не получалось, потом хвалила. А я по возможности незаметно вглядывалась в нее – как она? Да только ничего не увидела, а потому не удержала болезненного любопытства, хотя и понимала, как это с моей стороны немилосердно:

- Любча, как ты? Сможешь пережить это?

Она усмехнулась и взглянула на меня так, что я тут же пожалела о сказанном.

- Мне биться головой о стену, или чего ты ждешь от меня? Так оно должно быть и так оно есть. Я могу только ждать, ведь он не прогнал меня, а оставил подле себя. Значит, стану ждать, пока она ему наскучит.

Шло время, и я наблюдала за братом и его женой, за тем, что делалось вокруг них. Мачеха никуда не делась из княжеского терема. Убирать ее не пришлось, потому что она только ковриком не стелилась перед невесткой. Я не узнавала ее. Ко мне она добрее не стала, нет. Просто будто перестала замечать, словно в ее жизни появилось что-то более важное и значимое. И вскоре я поняла что это, когда пошел слух о том, что Друна в тягости, а потом и видно это стало – под нарядом обозначился живот. Ее материнству радовались все и я тоже.

Невестка была добра и приветлива со мной, но мачеха ревновала и не сильно подпускала меня к ней, а сама с нетерпением ждала внука или внучку. Все делала для того, чтобы невестка была довольна, чтобы ей было удобно и хорошо. Тряслась над ней, лебедела, как над своим птенцом. А однажды все же вошла ко мне, села на кровать и тяжело посмотрела на меня, замершую в поклоне.