Тогда и приходит понимание, что жизни даже тысячи человек – это ничто по сравнению с теми десятками миллионов, что страдают под пятой самодержавия.

Он знал, что если сбросить это Иго, то потом конечно будут проблемы. Но он верил в то, что всё управится и люди сами создадут или изберут правильное правительство, и глубоко в душе сознавал, что хотел бы войти в такое правительство и быть, например, законотворцем или председателем, или ещё кем-нибудь. Всё равно, лишь бы это случилось! Лишь бы была свобода!

И он стал помогать своим новым товарищам. Они просили динамит, но он прекрасно знал, какие проблемы ждут при попытке синтезировать его в подвальной лаборатории. Всё-таки третий курс как-никак. Но опыты он не прекращал и вот итог: взрыв в лаборатории, потеря глаза и переломанные пальцы рук. Он от боли потерял сознание, и товарищи отвезли его к ближайшей больнице и положили к воротам.

Он слышал их отчаянный шёпот.

«…Аккуратно, за ноги …ох, пусть его хоть полечат, немного… Хотя бы сразу не вызвали жандармов! …И лучше вовсе его добить, да! …Наш соратник, но он стал инвалидом, а мы все знали, на что идём!»

У Андрея от боли и страха было затуманенное сознание, но он прекрасно помнил эти слова, и ему было невыносимо горько тогда, особенно в тот момент, когда он очнулся и увидел родного брата Царя, который шел по проходу меж больничных коек и раздавал пасхальные яйца.

Эта представшая перед ним картина была настолько вызывающе мерзко, что он хотел, было уже закричать на это страшное существо или просто обличить это отродье пиявок и драконов, что убивают и уничижают всех вокруг….

Но не было сил.

Была боль и беспомощность, и ещё липкий противный страх…

Он лежал и хотел, чтоб это зло не подходило к нему. Андрея мучили гнев и бессилие, а внутри тлела смрадным дымом жалость к себе, к калеке, к хоть и небогатому, но всё же дворянину, и теперь уж точно, бывшему студенту.

Но вот Оно подошло к нему.

И начало что-то спрашивать, а потом взяло и село на его кровать, и тогда Андрей ему сказал. Сказал так, что не было стыдно за слова, сказал так, чтобы загорелись сердца слышащих его, чтоб Небо видело его гнев!

И чудовище ответило. Ответило абсолютно не так, как должен отвечать равнодушный убийца. Ответил прямо в сердце, так что укололо Андрея в самую душу.

«Верю!»– сказал Андрей. Не этой пиявке, сказал, а тому, что внутри, что горело свечой и звучало эхом в мареве ладана. Ответил, как чувствовал.

И приготовился умереть.

А потом наступило Это.

Он до сих пор стыдится своего чувства и не мог себе признаться, но то состояние было настолько приятным, что он думал, что умер и попал в Рай!

Но нет, он проснулся. И пришли жандармы, и начались допросы. Андрей никого не сдал. И к нему не применяли пытки, как по слухам, применяли к другим. Его вообще старались меньше трогать. Один раз ему показали его отражение в зеркале, спросив, были ли его глаза такими до… излечения…

Один глаз был у него карий, как у мамы. А другой был голубой, да такого небесного цвета, будто само небо светится оттуда.

И теперь он не знал, что делать. Он всею душой ненавидел Романовых и всею душой благоговел перед чудом Божиим.

Он сидел в камере один и слушал, как рвутся волосы под его ладонями, его волосы, из его головы. Но он хотел и жаждал этой боли!

Ведь она была гораздо легче, чем те сомнения, которые раздирали его на части….

Ведь только Святой мог сотворить это чудо! И только дьявол может творить такое в этой стране!..

За стеной послышался звук лязга запоров. Со скрипом отворилась дверь в камеру.

– Терехов, на выход! – громыхнуло из открывшейся двери. Андрей вздрогнул, но не поднялся. Он буквально чувствовал, что сходит с ума, и ему было всё равно, что и как с ним будет.