Княгиня, которая умела летать Николай Хрипков

Повесть

Княгиня, которая умела летать

Пуля поставила точку

Она не могла умереть от старости или болезни в своей постели, окруженная рыдающими родственниками, друзьями, детьми и внуками. Она всегда знала об этом. Такая смерть была не для нее.

Ей на роду была написана бурная жизнь и нелепая смерть от пули или клинка. Но это ее нисколько не страшило. Напротив, она считала это вполне достойным окончанием своей шальной жизни. Пугала ли ее такая смерть? Ничуть! Она столько раз была на волосок от гибели, постоянно ходила по лезвию ножа, поэтому не сомневалась, что когда-то ей не повезет. Но ее естество, душа, пусть искалеченная, почерневшая, как головешка, противились этому, как всегда жизнь противится смерти и стремится избежать ее. Может, ей снова удастся обмануть судьбу, как это удавалось до сих пор. А может там в горних высотах ее ангел-хранитель бережет ее и будет отводить от нее костлявую руку старухи-смерти? Она не рядовая особа, не обычный человеческий мусор, а сверхчеловек, которого воспел и призвал к жизни Фридрих Ницше, ее любимый немец, такой же сумасшедший, как и она, на которого с недоумением взирали окружающие.

Она рвалась в небо. С высоты птичьего полета люди предстают в своей подлинной ипостаси, мелкие, ничтожные, никудышные с такими же никчемными, как и они, желаниями. Поэтому пошла в революцию, приняла ее, это она, аристократка, представительница знатного рода. Она должна была блистать в салонах, вызывать зависть у других дам своими бриллиантами, пить из высоких бокалов французское вино. Но нет! Революция дала ей в руки оружие, карающий меч и теперь она вершила судьбы людей. Она стала богом, верховным существом, которое могло любого лишить жизни. Она нажимала на спусковой крючок именного нагана и с равнодушием смотрела на предсмертные конвульсии очередной жертвы. Убить человека так же просто, как растоптать букашку. Коллеги удивлялись ее хладнокровию, какому-то ледяному спокойствию и равнодушию. А некоторые испытывали страх перед ней и отводили взгляд, чтобы не смотреть прямо в ее черные цыганские глаза.

В последнее время стали замечать странности в ее поведении. Она беспричинно смеялась, рассказывала о Вельзевуле, Нероне, Калигуле, Малюте Скуратове. Ее глаза блестели, движения становились порывистыми. Секрет раскрылся. Красная княгиня подсела на кокаин и уже в скором времени не могла обходиться без белого порошка. Начиналась ломка, страшно болела голова. У нее появился постоянный доставщик, который даже не требовал с нее денег. Ему было достаточно того, что она не застрелит его как бешеную собаку. А деньги он вернет с других клиентов, продав им заразу с наценкой.

Чекисты снимали напряжение, усталость дедовским способом. Они устраивали очередную попойку. Достать спиртное для них не составляло никакого труда. И зачастую бесплатно. В их среде ходила поговорка, что трезвый чекист – это агент Антанты.

Напивались в стельку. Кто-то засыпал за столом, кто-то на полу, кричали, пытаясь что-то доказать друг другу. Споры порой перерастали в мордобой, но до оружия дело не доходило. Под пьяную руку расстреливали очередную партию из подвала, после чего довольные отправлялись снова за стол и хвастались, кто сколько застрелил. Арестованные никогда не знали доживут ли они до следующего утра. На расстрел могли вывести в любое время.

Из-за чего вспыхнула ссора на этот раз, потом уже не мог вспомнить никто. В прочем, это было обычно. Вот прозвучал первый выстрел. Кто выстрелил, тоже никто не мог вспомнить. Стали выхватывать револьверы и палить лишь бы палить. Помещение наполнилось пороховым дымом. И ничего уже нельзя было разобрать. Лица в тумане расплывались. Она тоже стреляла. Потом уже выяснили, что пятеро человек получили ранения в этой перестрелке. На их счастье несерьезные, потому как никто специально не целился. Но всё же они остались живы. Только ей не повезло. Ее рана оказалась смертельной. Она какое-то время билась в конвульсиях, потом затихла и лицо ее окаменело. Перед этим она почувствовал, как что-то нестерпимо горячее обожгло ее грудь, но продолжала стрелять, уже механически нажимая спусковой крючок. Когда она упала, то выронила наган. Сознание ее мутилось, пелена застилала глаза. Она поняла, что умирает. Нет, она не испытывала ужаса перед смертью. Это было удивление. «Как же это так? Неужели сейчас меня уже не будет? Разве такое возможно?» Она всегда была готово к смерти, но не представляла, что это произойдет так буднично, так нелепо. Одно дело героическая смерть, а другое смерть от случайной пули, выпущенной пьяной рукой. Она всегда надеялась, что это будет романтическая красивая смерть.

Считается, что в последние мгновения жизни в душе умирающего проносятся мгновенно картины его прошлой жизни. Они мелькают как кадры фильма, поставленного на ускорение. Если это так, то что могла увидеть Евгения Михайловна Шаховская, урожденная Андреева, потомственная аристократка, первая российская женщина-авиатор, сотрудница Киевского ВЧК, которую прозвали красной княгиней, дьяволом в юбке и при имени которой бледнели даже кадровые офицеры, прошедшие через горнило мировой и гражданской войн и при одном упоминании о которой мирные обыватели падали в обморок?

У ней говорят все

Она увидела полутемный сырой подвал с серыми стенами, в углу которого стояла лужица. Вода набегала через маленькое окошко, которое было под самым потолком.

Окошко было зарешечено. Хотя и так через него мог пролезть только очень худой человек. Но вряд ли нашлись бы желающие делать это. Пешеходы старались поспешно обойти это проклятое место.

Из-под железного абажура тускло светила лампочка. Свет ее не мог пробить темных углов подвала. Еще широкий стол, крытый залоснившимся зеленым сукном, который иногда принимались мыть с мылом, но от этого оно не становилось чище.

Она могла допрашивать и днем. Но это было другое. К ночи она изрядно накачивала себя алкоголем, морфием или кокаином. И ее деятельная натура требовала острых ощущений. Ей хотелось двигаться, что-то осуществить. Ощущение было такое, какое она испытывала, когда аэроплан отрывался от земли и взмывал вверх. И тебе хотелось громко вопить. Если для нее ночь – это время подъема, обострения чувств, то для того, кого приводили на допрос, это было время сна. Рефлексы были заторможены и хотелось одного, чтобы это быстрей закончилось. Мозг в полусонном состоянии, ощущения притуплены, и каждая частица твоего тела жаждет покоя, тишины, темноты. Движения становятся замедленными, не сразу понимаешь, чего от тебя хотят и как ты должен отвечать. В глаза тебе бьет свет лампы и вопрос сыплется за вопросом. И если замедлишь с ответом, то тебя оглушают самым грязным матом и болезненным ударом. Ты должен себя держать в напряжении, контролировать, поскольку вопросы могут быть с подвохом, какие-нибудь вопросы-ловушки, на которые дознаватели были большие мастера. Нужно выдерживать свою линию: либо я буду говорить то, что желают от меня услышать, либо ничего вам не скажу, сволочи краснозадые, либо такое наплету, что вам за неделю не расплести, где правда, а где ложь. А если у тебя нет твердой линии, и ты кидаешься от одного к другому, то тебя быстро сломают.

Ночной допрос всегда давал лучший результат, человек быстрее ломался и готов был сдать мать родную, лишь бы его оставили в покое, отвели назад в камеру, где бы он упал на доски с грязным матрасом, набитым соломой, которая слежалась, свалялась и топорщилась из дыр.

Она не любила, когда к ней на допрос приводили измученного, истерзанного пытками арестанта, всё тело и лицо которого было в кровоподтеках, а порой с отрезанными ушами или пальцами. А еще хуже, если были выбиты зубы, и он мямлил что-то невнятное. Ей нравилось, когда приводили свеженького, не тронутого еще офицерика, который еще вчера или позавчера крутился перед зеркалом, рассматривая себя, подкручивая ус и предвкушая, какое впечатление он произведет на местных простушек. Переход от жизни, полной радостей и наслаждений, к аду настолько был стремительным, что кто-то представлял это лишь как дурной сон, который должен был скоро закончиться. Теперь ей было понятно желание мужчин непременно отыметь девственницу, которую еще никто не ласкал, стать первооткрывателем и перевести наивную девицу на новую ступень бытия, у которой уже был мужчина, что сделал с ней то, чего она так долго боялась и чего так ждала как неотвратимого. Ей нравилось иметь дело со свежими офицерами, что были в еще чистых и целых мундирах. Некоторые из них даже пытались заигрывать с ней, игриво закатывая глаза и причмокивая. Она представляла, что еще несколько лет назад могла оказаться в постели с любым из них, и они лежали бы бок о бок, уставшие и потные, пили бы холодное шампанское из высоких бокалов и курили длинные пахитоски, лениво переговариваясь.

Но теперь не они, но она имела их, причем в самых извращенных формах, которые только могла подсказать ее фантазия, распаленная алкоголем и наркотиками. И это доставляла ей особое наслаждение, которое было сладостней любых постельных утех.

Начальство хвалило ее.

Сейчас она смотрела на холеное лицо и уже видела во что скоро превратится эта смазливая мордашка, от которой млели глупые барышни. Вот бы показать вам ее после этой встречи!