– Вы когда-нибудь убивали людей?

– Нет.

– Для многих это мучительная процедура. Им трудно перешагнуть через остатки человечности. Хотя это буржуазный предрассудок.

– Я лишена предрассудков.

Когда она расстреливала в первый раз, то испытала неведомое ранее ей ощущение. Она демиург, вершитель судеб человечества. А это не такое уж и сложное дело.

В ЧК

Видела она, как идет по длинным залам Гатчинского дворца, который стал при большевиках музеем, что спасло его от разгрома и расхищения. Теперь он был под охраной властей.

Музей находился в управлении комиссии, которая назначила его сотрудников. Сама же комиссия подчинялась наркому Луначарскому. Княгиня никогда не интересовалась музеями и удивилась, когда ей предложили там работать. Но нарком был убедителен. Авиации, если не считать нескольких аэропланов, в советской республике не существовало, а вот дворцов, которые остались от прежней власти, было в преизбытке. И нужно было всё это богатство поставить под контроль и не допустить его расхищения. Новую власть Гатчинский дворец интересовал никак памятник культуры, а как хранилище ценностей, в которых нуждались большевики. Ценности можно было обменять на оружие, продовольствие, медикаменты у той же мировой буржуазии. Нужна была инвентаризация этого богатства, его оценка, чтобы не отдать это задарма. Шаховская не была специалистом в этом деле, но наркому нужен был человек, который бы наблюдал и контролировал специалистов, о те, разумеется, были из буржуазной среды.

Вот она идет по длинным пустым залам музея. Впереди и сзади ее чекистов, на боку у которых внушительных размеров наганы. Их кожаные ремни и сапоги скрипят. И этот скрип раздражает ее. Редкие сотрудники, которые попадались на их пути, превращались в статуи и желали только одного, чтобы их не заметили и вздыхали с облегчением, когда троица удалялась от них.

Ничего так не боялись, как ЧК. Председатель Петроградского ЧК Глеб Иванович Бокий стал мифической личностью, выходцем из ада, ибо обычный человек не может быть таким. Чекисты были полноценными хозяева бывшей столицы империи. Они могли расправиться с любым без суда и следствия. Никто им не был указ и некому было на них жаловаться. Обывателя даже здание ЧК обходили стороной и при одном упоминании ее крестились «Чур меня!» Слухи о зверствах в ЧК леденили мозг, заставляли сжиматься в комок.

Она ожидала чего угодно: что ее будут пытать, истязать, насиловать. Но следователь оказался интеллигентным человеком, обращался к ней на вы, называл ее по имени и отчеству и ни раз не позволил себе повысить голос. Она решили, что он из семьи интеллигентов.

– В чем меня обвиняют?

– В причастности к крупным хищениям, совершенным из музея, в сговоре с…

Он назвал несколько фамилий. Все они были знакомы ей, так как тоже служили в музее.

– Смешно, – сказала она. – Конечно, я всех их знаю, поскольку они сотрудники музея. Естественно, мне приходилось общаться с ними. Но если бы вы лучше были осведомлены, то вам было бы ясно, что я никоим образом не могу быть причастна к хищениям, если они имели место быть. Я вообще не имела дела ни с какими драгоценностями.

– Чем же вы тогда занимались, гражданка Шаховская? Будьте так любезны, обрисуйте мне круг ваших занятий.

– А я ничем не занималась. Я должна была только наблюдать и докладывать.

– Кому?

– А вот позвоните по этому номеру!

Она попросила бумагу и ручку и записала номер телефона.

Почему-то следователя это разозлило.

– Почему я должен отрывать наркома от его дел? И откуда у вас его номер телефона? По факту хищения уже расстреляно несколько сотрудников музея. И теперь вы на очереди. Хотя, может быть, чистосердечное признание и спасет вам жизнь. Так что советую вам быть искренней со мной.