Были в арсенале палачей и более изощренные средства. Жертву во время допроса сажали на ножку табуретки таким образом, что при любом движении подследственного она входила в прямую кишку. Другим истязанием была «ласточка» – заключенным за спиной связывали длинным полотенцем голову и ноги. Вытерпеть такое невозможно, но людей в подобном положении держали часами.

Изобретательность следователей-садистов можно сравнить с изощренной фантазией киношных маньяков.

Людям под ногти загоняли булавки, отбивали дверьми пальцы, сажали в так называемые «салотопки» – карцеры, где поддерживали высокую температуру. Пытали заключенных и в бочках с холодной водой. Следователь мог заставлять жертву пить чужую мочу.

Свидетельств о том, что кто-либо выдерживал нечеловеческие мучения, практически нет. В тюрьмах ломали бывалых военных. Генерал Сидякин после истязаний сошел с ума: Головкова пишет, что он начал выть и лаять по-собачьи. Многих после допросов отправляли на принудительное лечение в психиатрические больницы. Из документов известен один случай, когда заключенный уцелел в спецучреждении и выдержал пытки.

Михаил Кедров, бывший чекист, который пожаловался на злоупотребления в органах, прошел через пыточную тюрьму, не сознавшись в обвинениях. Это помогло ему на суде – его оправдали. Правда, уйти от сталинских палачей ему не удалось: после начала Великой Отечественной войны его расстреляли без возобновления следствия по приказу Лаврентия Берии.

Машины-убийцы

Комиссар госбезопасности часто лично издевался над жертвами. Перед расстрелами заключенных он приказывал своим подручным избивать их. Видимо, это доставляло главному сталинскому палачу какое-то особое удовольствие.

На спецобъекте у Лаврентия Берии имелся личный кабинет, из которого на персональном лифте можно было спуститься в помещения для пыток.

Известны и примеры когда нацистские палачи перенимали опыт советских «коллег». В НКВД придумали специальные автозаки, которые были самыми настоящими машинами для убийства. Выхлопная труба у них выводилась внутрь кузова, и заключенные умирали при перевозке – их тела сразу везли в крематорий. Данный метод гитлеровцы применяли в концентрационных лагерях.

Так что Евгения Михайловна Шаховская стояла у истоков будущей пыточной машины.

Она переходит к большевикам

Она увидела свою петроградскую квартиру. Она стоит у окна. Серое небо, серые здания, серый бульвар. И люди должно быть такие серые, как весь этот мир под серым петроградским небом.

Она так не может. Для нее жить значит рисковать, чувствовать, как учащенно бьется сердце и от опасности мурашки бегут по всему телу, и немеют пятки, и кружится голова.

Всё поменялось. И только это небо и эти здания остались прежними, и она впервые не знает, как ей быть, как ей найти место в этом бурлящем водовороте, чью сторону принять. Ее родственники, друзья, знакомые бежали из Совдепии на юг к армии белых или в Европу. Ее тоже уговаривали бежать. Ведь с ее титулом она никак не вписывалась в новую жизнь. Но она не может бежать на юг, потому что там не только ее друзья, но и ее враги, которые настаивают на смертном приговоре, считая ее предательницей. Они никогда не простят ее, как и она не простит их.

Большевиков считали сиволапыми варварами, которые уничтожат всё, что создавалось веками. Ведь они пели «Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног». Но всё-таки они ей были больше по душе, чем те, кто объявлял их исчадием ада. Они до банального просто объясняли мироустройство: вся человеческая история – это борьба угнетаемых против угнетателей. И вот угнетаемые одержали победу. Теперь они уничтожат угнетателей и наступит царство братства, равенства и свободы. Они снесут дворцы, выбросят на свалку старую культуру, вместо которой создадут новую. И теперь угнетаемые будут вершить историю и делать ее по своему разумению. Смешная сказка! Но народ поверил в эту сказку и пошел за большевиками.