На этот раз опасности для жизни и здоровья кухня не представляла – там попросту не оказалось ни хлеба, ни сыра. Бутерброд не сложился.

На соседней полке как на парад выстроились баночки и контейнеры. Подальше – мука, крупы, сахар, какао, зачем-то сухой горох. Спереди – миндаль, фундук, арахис, грецкие орехи. Каждый вид в своей идеально цилиндрической, блестящей, аккуратной баночке из Пинтереста.

Если бы у контрастов были соревнования, этот имел бы все шансы победить. Как минимум в какой-нибудь номинации. Тянет даже на завязку сюжета. «Вопрос только, чем всё закончится. В ромкоме к концу фильма должен появиться кто-то заботливый и хороший, кто останется и заметит брошенную кружку с недопитым чаем и хлеб, с которого скоро нужно просить арендную плату за следующий месяц. Появится обязательно при каких-нибудь дурацких обстоятельствах. Наверное, связанных с той же плесенью и хлебом. В мелодраме – будет то же самое, только не смешно. И почему-то грустно: он будет медленно умирать или навсегда переедет в другую страну, спасаясь от преследования. Или просто окажется абсолютно несовместимым по какой-нибудь странной типологии. Мы натворим бед, и разойдёмся, сделав вид, что никогда друг друга не знали. И плесень снова вырастет в кружке.»

Но пока приходилось справляться самой. Отмыла кружку, встряхнула, щёлкнула кнопкой электрочайника. Тот недовольно заворчал нагревателями. Пошла одеваться.

"Или вот антиутопия – там всё было бы совсем по-другому. Практически наоборот: стеклянные банки означали бы холодный порядок, а плесень – последний островок хаоса и свободы".

Выглянула в окно. Там – никакого порядка: кто в пуховике, кто в пальто. Мартовские "плюс три" по прогнозу особой ясности в мир не вносили.

"Люди бы сознательно отказались от всех чувств, как у Замятина, заменили бы их таблетками с простым дофамином как у Хаксли или просто напросто боялись бы тоталитарного лидера с автоматами. И все бы обязательно ходили в униформе. Каждый – под свой функционал. Верхнюю одежду на день объявляли бы вместе с подъёмом".

С сожалением посмотрела на столпившиеся в углу шкафа платья. Выглядят как час пик в метро: много, пёстро, категорически не влезают в пространство и непонятно, когда уже выйдут. Очевидно, что не сегодня.

"Неясно, конечно, какое всем этим режимам дело до чашек и баночек, но – допустим – это просто символизм для демонстрации контраста. Когда все вокруг одинаковые, для связи сойдёт и такое. А я была бы бунтарём, возглавила бы сопротивление…"

Чайник на кухне истерично взвизгнул и вырубился.

– Какое тебе сопротивление, ты даже количество воды проверить забываешь.

Предохранители, к счастью, сработали нормально. Обошлось без замыкания, но кофе Алисе теперь не светит. Зато сегодня точно без плесени. Вот сюжет фильма и сломался: ни ромкома тебе, ни апокалипсиса. Можно разве что вернуться к родителям в город: там на оставленные кружки ругаются, а утром вкусно кормят сырниками или яичницей с колбасой. Или заработать наконец на квартиру и клининг в ней. Но с Московскими ценами – ближе уж апокалипсис.

Кстати, про цены: придётся брать кофе по дороге на пары.

Будильник ехидно оповестил, что на них она – кстати – уже опаздывает.

Вернулась в комнату, закинула ноутбук в рюкзак. Захлопнула шкаф с платьями, забрала со стула джинсы и футболку, накинула кожанку по дороге к лифтам.

"И всё-таки, подняла бы я бунт? Организовала бы сопротивление? Пока только пикники получались, конечно. И то вечно половина сольётся в последний момент. Лучше всегда цеплять людей по дороге: так собирались втроём, а вытащили четверть параллели. Сопротивление, наверное, так и работает – допустим, справимся. Что дальше? Драться я не особо умею, но стрелять когда-то учили. Но, конечно, всё это по-игрушечному. Не знаю, как в реальности. Но, опять же, адреналин…"