На них посыпались бутылочки с бирюзовой эссенцией, рассекая их надвое или натрое. Статуи довершали дело, с грохотом выстреливая каждые 5–7 секунд. Несколько раненых тварей уцелели и пробирались к воротам. У них не было никакого шанса против статуй. Я молча спрыгнул на последнюю из них, каким-то чудом зашедшую так далеко, и вонзил меч по прямо в рогоносый череп.

Быстро забежав в узкий проход и похлопав статую по руке, бросив «хорошая работа», я вернулся к Командиру.

– Зачем ты это сделал? – гневно спросил Командир.

– Не знаю. Как-то само собой. Я ни о чём не думал.

– Хорошо. Но больше так не делай. Ты слишком важен, чтобы тебя потерять – строго ответил тот, рассматривая в трубу противника. Вышли лучники с зелёными нарукавниками. Командир тихо сказал: «Вниз».

На нас обрушился шквал крылатых стрел, их жужжание прорезало воздух бесчисленными крыльями разъярённых насекомых. Мы укрылись за скутумами, плотно прижавшись друг к другу, слыша глухие удары, с которыми стрелы вонзались в дерево. Стена под ногами уже была усыпана обломками наконечников. Войско врага не торопилось, методично выстреливая раз за разом, меняя ряды. Их стрел хватило бы на неделю, и они знали это.

Армия противника, казалось, двигалась слаженно, продвигаясь вперёд на расстоянии выстрелов, но не спеша бросаться под статуи, что было довольно выгодно для нас.

Над нашими головами свистел металлический дождь, постепенно превращаясь в огненный. И даже звуки онагров, которые время от времени прорезали воздух громкими выстрелами, не могли заглушить этот нервирующий жужжащий аккомпанемент.

Две статуи, стоявшие на воротах, всё ещё выдерживали натиск. Их каменные силуэты возвышались, как вечные защитники, обречённые быть теми, кто они есть. Из их верхних частей вылетали фиолетовые выстрелы, попадая во врага с поразительной точностью. Но даже они теряли силы. От каждого удара стрел по камню от статуй откалывались мелкие осколки, превращая их некогда безупречные очертания в грубые, израненные фигуры. Я видел, как девочка, которая носила мне Кадааш во время болезни, вместе с двумя мастерами скользнула к статуям, чтобы перезарядить их.

Тем временем, онагры огрызались, продолжая посылать каменные ядра прямо в плотные ряды лучников. Глухие взрывы и крики выживших оглашали поле. Несколько раз ядра попадали точно в цель, оставляя врагов в замешательстве. Но их было слишком много. Они заполняли пустые ряды, как песок, скользящий обратно в яму. В конце концов, оба Онагра сгорели под натиском огненных стрел.

Два наших преторианца упали на землю, пытаясь прикрыться щитами. Один из них хрипел, прижимая руку к окровавленной груди, а другой был уже мёртв. Их гибель была тяжёлой, но неизбежной платой за оборону. Мы все это понимали.

И тут наконец появился Де-Мездок. Он выехал на своём зелёном звере, будто прямо из песка, его фигура заметно выделялась даже на фоне его людей. Его дырявый, тёмно-зелёный плащ развевался хаотическим знаменем, а маска в виде семи змей внушала ужас. Он остановился ненадолго, изучая поле, а затем взмахнул рукой, подавая знак своим войскам. Его силы, до этого державшиеся на расстоянии, рванулись вперёд, вопя боевые кличи, которые перекрывали все другие звуки. Они двигались как поток, захлёстывающий барханы.

Маска Де-Мездока была устрашающим творением. Её основой служило чёрное, как ночное небо, металлическое основание, тускло поблёскивающее в свете солнца. Но главное внимание привлекали семь змей, изогнувшихся в угрожающих позах, каждая из которых выглядела пугающе живой.

Эти змеи были сделаны с дьявольской точностью: их чешуя переливалась матовыми оттенками зелёного, синего и бронзового, будто настоящая кожа. Каждая змея извивалась по своему пути, устремляясь за пределы лица, но все они исходили из одного центра – рта Де Мездока, где их хвосты зловеще нависали, раскрываясь крошечными, идеально острыми зубами, впиваясь в его губы.